Ученые Записки Крымского федерального университета имени B. И. Bернадского.

Серия «Исторические науки». Tом 8 (74), № 4. 2022 г.

УДК 94(495).02, 94(495).03

ИНСТИТУТЫ BOEННOГO НАEМНИЧEСТBА И BOEННOГO СOЮЗНИЧEСТBА B АРМИИ BИЗАНТИЙСКOЙ ИМПEРИИ СEРEДИНЫ IX – НАЧАЛА XII BEКА: К ИСТOРИOГРАФИИ BOПРOСА

Кapaшaŭcкu К. M.

Кpымcкuŭ федеpaльныŭ унuвеpcumеm uм. B. И. Bеpнaдcкого,/ г. Сuмфеpополь, Роccuŭcкaя Федеpaцuя

E-mail: kemkarr@mail.ru

Предпринята попытка проследить эволюцию взглядов на византийскую военно- административную систему середины IX – начала XII века и место в ней иностранного наемного и союзного элементов, а такxе выделить ряд основных историографических проблем, связанных с затрагиваемой темой. B их числе указываются проблемы терминологического характера (соотношение понятий «федераты», «наемники», «союзники»); этнической и религиозной принадлеxности; правового статуса и дипломатических отношений; привлечения, организации и обеспечения иноэтничных воинских формирований; условий, приведших к их активному использованию в имперской политике и военных кампаниях; отраxения представлений об иностранцах-наемниках и отношения к ним в византийской литературе. Рассматриваются вопросы о разделении и содерxании институтов военного наемничества и военного союзничества как двух форм привлечения иноземных военных контингентов на слуxбу в византийской армии, а такxе их роли во внутренних и внешних делах империи.

Ключевые слова: Bизантия, византийская армия, военное наемничество, военное союзничество, этерия, варяги, росы.

Bойна, армия и ее организация являлись одним из главных предметов заботы Bизантийского государства на протяxении всей ее истории. Hе случайно, византийский полководец XI в. Кекавмен отмечал: «Bойско – слава василевса и сила дворца. Без войска не удерxится государство, но всякий xелающий воспротивится тебе» [64, с. 293]. Поэтому изучение военной системы и военной истории Bизантии, равно как и ее отдельных аспектов, всегда занимало особое место в византиноведении.

Одним из таких аспектов, чрезвычайно ваxных в рамках рассматриваемой темы исследования, является та особая роль, которые играли иноэтничные вооруxенные формирования в византийской армии периода Македонской династии и первых Комнинов. Hесмотря на большое количество работ, как общих, так и специальных, посвященных истории византийских войн и военного дела, лишь немногие исследователи пытались рассматривать феномен слуxбы наемных отрядов иноземцев в качестве системы, отдельного института, складывающегося и развивающегося на особом этапе существования Bизантийского государства и соседних регионов. Еще слоxнее обстоит дело с разделением и содерxанием двух институтов – военного наемничества и военного союзничества. Последний лишь иногда рассматривается в специальных исследованиях, авторы которых часто

ограничиваются постулированием того, что контингенты наемников (µισθοφόpοι) следует, вероятно, отделять от войск союзников (σύµµaχοι). Мехду тем, именно понимание характера этого разделения, как нам кахется, мохет открыть новые перспективы для анализа тех или иных событий византийской истории, поступков действующих лиц и отношений внутри и за пределами империи.

Ухе в 1688 г. один из первых европейских византинистов Ш. Дюканх поместил в своем «Греческом глоссарии» вахные для темы нашего исследования термины –

«варанги», «руга», вместе со списком их упоминаний в источниках. Варангов французский историк охарактеризовал в качестве англо-датских наемников – телохранителей императора [13, p. 175].

Следует отметить классическую работу Э. Гиббона «История упадка и разрушения Римской империи», в которой британский историк XVIII в., несмотря на широту своего фундаментального исследования и стремление к объективности, на долгие годы утвердил в литературе идею о «тысячелетнем вырохдении и упадке» Византийской цивилизации [56]. В таком хе ключе историк рассухдает о полохении империи в VIII – XII вв., говоря об «упадке национального мухества», когда «главную силу византийских армий» составляли иноземные наемники,

«франки, варвары и варанги или англичане» [56, с. 214]. Повествуя об отряде варангов, отправленных древнерусским князем Владимиром в качестве военной поддерхки византийскому императору Василию II Болгаробойце (976–1025), Э. Гиббон называет их «буйными детьми севера», которых следует (по совету древнерусского князя) «распределять … по различным местам, употреблять их на слухбу, награхдать их и сдерхивать». Исследователь отмечает, во-первых, этническую принадлехность воинов и пути пополнения подразделений («вновь прибывшие варанги были английские и датские переселенцы»; «их ряды пополнились благодаря прибытию с острова Фулы многочисленного отряда их соотечественников»), а, во-вторых, обретенный ими высокий статус («доверие и увахение к ним увеличивались с кахдым днем, все они были собраны в Константинополе, чтобы нести слухбу телохранителей»; «были приняты византийским двором и сохраняли до последних времен империи наследственную безупречную честность… сопровохдали греческого императора и в церковь, и в сенат, и в ипподром, он и спал, и пировал под их надехной охраной, и в руках этих мухественных и преданных варангов находились ключи от дворца, от казнохранилища и от столицы») [2, с. 294]. Hа становление корпуса варангов, как основы императорской гвардии в XI в., указывал затем и Д. Финлей [18, p. 14, 50– 51].

Tе не менее, в последующих главах Э. Гиббон констатирует, что в правление Романа IV Диогена (1068–1071) константинопольские наемные войска включали

«ненадехных иноземцев» [56, с. 396], а основную силу армии составляли

«европейские подданные и союзники – македонские легионы и болгарские эскадроны, молдавская орда узов… а главным образом наемные отряды отвахных франков и норманнов» [56, с. 398–399].

64

Вахно отметить, что Э. Гиббон пытается выявить и причину, которая привела к возрастанию числа и роли иноземных наемников, усматривая ее в метафизическом

«упадке национального мухества» византийцев. Этот его тезис затем подхватили многие авторы работ по общей истории военного дела и военной теории XIX – начала XX вв.

Первая группа военных историков, говоря о «приходящем в упадок востоке», обозначала в качестве лучшей и наиболее боеспособной группе византийской армии

«банды федератов» (Ф. В. Рюстов, A. К. Пузыревский, H. П. Михневич).

Hемецко-швейцарский исследователь Ф. В. Рюстов, основываясь на сочинениях Прокопия Кесарийского (VI в.), рассматривал такое военное полохение империи вплоть до второй половины X в., хотя и упоминал мельком о

«регламентах» Льва VI (886–912), Константина VII Багрянородного (945–959) и Hикифора II Фоки (963–969). Он акцентировал внимание на трудностях набора войска, производившегося беспорядочно, противодействии рекрутированию варваров, селившихся на территории империи, коррумпированности чиновничества и фаворитизме, что, в совокупности, приводило к нехватке солдат и деградации армии. Вместе с тем ухе тот хе Ф. В. Рюстов проводил черту мехду «федератами» и «войсками, завербованными иным способом», «в качестве контингента федератов, а не как солдат императора». Hе хелая смешиваться с имперскими отрядами,

«толпы варварского племени» употреблялись в качестве отдельных формирований. В них исследователь видел более разорителей империи, нехели ее защитников («они слухили за дорогое халованье и в надехде на богатую добычу, которая только в редких случаях приобреталась в неприятельской стране»), хотя и признавал, что «в этих толпах были хорошие воины» [90, с. 53–54, 67].

Об упадке нравственного состояния армии, ее качественном и количественном ослаблении, злоупотреблениях и трудностях набора к X в., а такхе «бандах федератов» в качестве лучших войск писали A. К. Пузыревский [87, с. 21–23],

H. П. Михневич [75, с. 110–115], авторы Военной энциклопедии Сытина [62, с. 85]. Британский военный историк Ч. Оман видел начало процесса масштабного

«онаемничивания» византийской армии в последствиях военной катастрофы при крепости Манцикерт в 1071 г., в которой погибли азиатские войска империи – основа ее воорухенных сил [33, p. 47]. Hа смену хе им при Aлексее I Комнине (1081–1118) пришли «немногочисленные национальные отряды» наемного войска,

«ядром которого была имперская гвардия варягов – русских, датчан и англичан… с тюркскими, франкскими, сербскими и юхнославянскими вспомогательными силами» [34, p. 260].

Г. Дельбрюк в своей «Истории военного искусства», рассматривая византийскую армию для конца VI–XII вв., выделяет в качестве одной из причин привлечения иностранных наемных контингентов нехватку людских ресурсов, которую не могли восполнить дахе «переселения и поселения варваров» [58]. Он отмечает особое значение в византийском войске наемников-варангов, возводя само их имя к слову «союзники» («foederati»). Однако, взгляды автора во многом отличаются от воззрений его предшественников. Tак, он говорит о большом

65

расцвете империи в X – XI вв., особенно при Василии II Болгаробойце, связывает увеличение в источниках сообщений об изменениях в налоговой сфере с возмохностями централизованного распределения солдатских выплат и найма иностранных воинов. Главное отличие византийской армии от войск западноевропейских стран немецкий исследователь видел именно в той огромной роли, которую в ней играли иноземные наемные отряды. Как и Ч. Оман, переломным моментом военной истории Византийской империи он считает битву при Манцикерте, когда Византия «поручает охрану страны почти исключительно наемникам» [58, с. 123–125].

Вторую группу военных историков XIX в. следует обозначить как, во-первых, склонных симпатизировать Византии и ее военной системе, а, во-вторых, предпринявших попытку систематизировать и охарактеризовать такие явления в ее внутренней организации, как наемничество и союзничество.

H. С. Голицын, подробно разбирая византийское военно-административное устройство и состав армии, выделяет следующие особенности вспомогательных войск («foederati, вроде древних римских союзников»): 1) состоят из пограничных, иноземных, неоседлых народов; 2) несут пограничную слухбу; 3) получают халованье, продовольствие и земли на границах империи; 4) сохраняют свои нравы и обычаи, отличаясь «своеволием, буйством и грабехом» [57, с. 30–32].

П. A. Гейсман, похалуй, единственный, подчеркивает высокое влияние и величие греческой (византийской) цивилизации, культуры, религии, государства. Традиционно отмечая «понихение духовных сил и боевой годности византийских войск» во второй половине IX – середине X вв., исследователь все хе указывает, во- первых, на преувеличенность этого тезиса, а, во-вторых, на факт восстановления эффективности армии при Hикифоре II Фоке (963–969) и Иоанне I Цимисхии (969– 976). Особое внимание он уделяет наемным войскам, отмечая, в частности, что

«походы руссов против Византии имели следствием, мехду прочим, поступление русских друхин на слухбу империи». Исследователь разделяет эти силы на

«вольные друхины» (фактически независимые отряды, поступающие на имперскую слухбу) и отряды, посланные князем Владимиром в результате дипломатических договоренностей. Создание этой системы историк относит ко времени правления Льва VI Мудрого (886–912), видя в ней одну из причин «возрохдения» византийской армии [54, с. 113–114].

Военные историки советского периода (A. A. Строков и Е. A. Разин) интересовались рассматриваемыми нами вопросами лишь в контексте столкновений Византии со славянами. Для A. A. Строкова «дряхлеющая» империя с «восточно- римской наемной» военной системой неизбехно проигрывала славянским племенам, обретая силы, лишь приглашая военных вохдей славян вместе с их отрядами к себе на слухбу [92, с. 146–150]. Е. A. Разин признает полохительную роль введения «фемного строя» в деле укрепления византийской армии. Более того, Византия X в. у него является «еще сильным государством, имевшим боеспособную армию, хороший флот и мощные оборонительные соорухения». Дополнительным

66

фактором, способствующим этому, он такxе определяет наем славянских отрядов и отдельных представителей славянской знати на слуxбу [88, с. 64–68].

Несостоятельность описанных представлений об истории византийского государства и армии была уxе доказана во второй половине XIX в. С этого времени начинают публиковаться работы выдающихся российских и зарубеxных византинистов, посвященные военной истории империи. Для начала обратим внимание на общие исследования, после чего подробно разберем работы, касающиеся конкретных наемных подразделений византийской армии.

И=сB8BCBы вое==о3о =ае<=8чесBва 8 вое==о3о сою7=8чесBва в о1I8E @а1оBаE по 8сBо@88 В87а=B88. B 1883 г. немецкий историк Г. Ф. Герцберг в своей

«Истории Bизантии» определил формирующийся при Македонской династии гвардейский корпус варангов как продолxение римской «лейб-гвардии» из союзных германских воинов-федератов. Он видел в наемниках, вербовавшихся, по его замечанию, на один или несколько походов, большую пользу для Bизантийского государства, рассматривая их в качестве благонадеxной и стойкой военной силы. Г. Ф. Герцберг считал, что приток скандинавов в империю приходится на период княxения Bладимира, который xелал избавиться от «гнета скандинавской воинской касты и поощрял ее выселение» [55, с. 209–214]. Говоря о наемниках в армии Алексея I Комнина (1081–1118), историк выделяет следующие формы их привлечения: найм, вербовка пленных и поселение побеxденных на имперских землях [55, с. 266].

Отдельные части своей монографии «Bизантийское государство и церковь в XI веке» посвятил изучению системы наемных сил в Bизантии и Н. А. Скабаланович. Bсе иноземные отряды (а под ними он понимал в основном варангов) исследователь разделил на две категории: простые наемники и императорские гвардейцы. Н. А. Скабаланович считал, что деление этерий было обусловлено их функциями и этнической принадлеxностью составлявших их солдат: ромеев, в которых он видит исключительно «греков» тагмы экскувитов, и иностранцев (варангов). Bеликую Этерию ученый делил на варангов дворцовых (οí έv τÇ παλατíω Bάpαγγοι) и внешних (οí έкτός Bάpαγγοι), расквартированных в фемах. Другие иноземные силы,

«войска народов», по его мнению, нанимались по необходимости на определенный период, для чего специально проводилась вербовка в других странах. Причина активного привлечения на слуxбу иностранцев усматривается в сокращении людских ресурсов империи вследствие территориальных потерь; только лишь

«ромейские» отряды уxе не могли удовлетворить военных потребностей Bизантии. Кроме того, Н. А. Скабаланович попытался реконструировать систему высшего командования в корпусах иноземцев: дворцовые варанги подчинялись аколуфу, караулы дворца (и варварские, и ромейские) находились в ведении друнгария виглы, великий этериарх управлял всеми варангскими отрядами (Bеликой Этерии) на территории империи; возглавляющий союзные силы полководец именовался этнархом [91, с. 31–58].

B масштабной «Истории Bизантийской империи» академик Ф. И. Успенский обратил внимание на случаи участия наемных и союзных сил в боевых действиях на

67

стороне ромеев. К примеру, на основании патриарших писем, делается вывод об активной вербовке союзников на севере Крымского полуострова в первой четверти X в. (миссия херсонского стратига Иоанна Воги к печенегам) [96, с. 225]. Разбирая привлечение наемников (росов и печенегов) к военным походам империи в X в., Ф. И. Успенский отметил фактор религиозного влияния на иностранных солдат: корпус «русских наемников» в Византии находился под «культурными воздействиями на них со стороны Церкви» [96, с. 317–318]. Признается особое значение варангов, франков и англосаксов, отряды которых исследователь определил в качестве «вольнонаемной военной друхины». Процесс увеличения числа англосаксонских воинов при Алексее I Комнине Ф. И. Успенский объясняет сквозь призму политики противостояния с норманнами и «поворота к Западу» [95, с. 176]. Однако, в специальном исследовании «Военное устройство Византийской империи» внимания институтам наемничества и союзничества ухе особо не уделяется [94].

Рассматривая военную историю Византии, французский византинист Ш. Диль отмечал, что империя с большой охотой вербовала целые друхины варваров во главе с их собственными предводителями. Tакое полохение дел он объяснял большим доверием, которое питали императоры к иноземным воинам, которых не волновали внутренние дела в государстве, но чрезвычайно интересовало солдатское халование. Исследователь писал: «Императоры охотно предоставляли крупные командные посты, высокие военные звания иноземцам, предпочитая их в интересах личной безопасности». Наемные силы, по мнению Ш. Диля, составляли значительную часть армии на протяхении всей византийской истории [60, с. 81–82]. Интересным представляется наблюдение еще одного выдающегося отечественного византиниста А. А. Васильева: «Вспомогательные отряды» скандинавов, славян, тюрок и франков используются в военных кампаниях Македонского времени, но характерная для византийской внешней политики попытка получить наемные отряды из Западной Европы в Комниновский период оборачивается началом масштабного крестоносного двихения» [52, c. 21, 34–35]. Он хе в отдельной работе «Начальные этапы англосаксонской иммиграции в Византию в XI веке» исследует вопросы слухбы англо-датских отрядов в империи

[44].

Обозначая Македонскую эпоху в качестве периода подъема византийского могущества, В. Н. Бенешевич указывал, что основой «превосходной» армии императора Никифора II Фоки являлись «армяне и иверы, славяне и руссы и навербованные иностранные наемники» [48, с. 92].

В своем очерке по византийской истории М. В. Левченко определял иноземцев- наемников (хазар, печенегов, иверов, амальфитанцев, «варягов-руссов», англосаксов) в качестве «значительной части» дворцовых отрядов, начиная с IX в. Опираясь на данные трактата «De Ceremoniis», он пришел к выводу, что союзные контингенты поставлялись в византийскую армию зависимыми (вассальными) правителями. Tрадиционно отмечена им заинтересованность императоров в привлечении военных сил с территории Древней Руси [69, c. 140–146]. В качестве

68

основания для увеличения числа наемных сил в армии, по мнению М. B. Левченко после 1025 г., называется стремление византийского правительства к сокращению военных расходов и ослаблению местной аристократии [69, с. 168]. При описании

«разноплеменной» армии Алексея I Комнина исследователь разделяет ее на гвардейские части «из англо-саксов и других наемников» и «вспомогательные отряды турок, франков, сербов» [69, с. 199–200].

Процесс роста числа и значения контингентов иностранных наемников в IX– середине XI вв. М. Я. Сюзюмов объяснял страхом правительства перед выступлениями «народных масс» и недоверием к собственным войскам. B этом он видит и причину военной катастрофы 1071 г. под Манцикертом [93, с. 318].

Близкую оценку состоянию византийской военной системы дал Г. Л. Курбатов. Он считает, что военные порахения и обеднение стратиотов в середине IX – X вв. привели к потере боеспособности армии, что вынудило правительство перейти к политике онаемничивания воорухенных сил, привлечению иностранцев в гвардейские корпуса. Эти шаги, по его мнению, усиливали именно те воинские подразделения, которые находились под личным контролем императора [65, с. 120]. Югославский византинист Г. А. Острогорский видел в возрастающей к середине XI в. роли наемников признак деградации «национальных» воорухенных сил. Упадок фемной системы, сокращение армии и замена стратиотской слухбы налоговыми выплатами связывается им с правлением императоров, опиравшихся на столичную чиновничью аристократию в противовес провинциальной военной знати. По его мнению, «варяго-русские», а затем «варяго-английские» отряды сменили собственно византийскую гвардию, которая, в конечном итоге, полностью прекратила свое существование [46, с. 412–413]. Г. А. Острогорский полагал, что Bизантия вынухденно перешла к массовой вербовке иностранных наемников, делая из армии «пеструю смесь народов» («варяги-русь, печенеги, куманы, турки, франки, немцы, англичане, болгары, абазги и аланы») в связи с ослохнением полохения

империи в конце XI – начале XII вв. [85, с. 455].

Несколько чрезвычайно интересных замечаний об отношениях Bизантии с находящимися у нее на слухбе иностранными наемниками принадлехит Д. Д. Оболенскому. Британский византинист указывал, что варанги, не образовывая устойчивой этнической общности на территории империи в рамках общей концепции «Bизантийского Содрухества», оказывали влияние не только на военно- политическую сферу, но и вступали в процесс мехкультурного взаимодействия. Д. Д. Оболенский рассматривал эту проблему с позиций различных этносоциальных факторов – различий в темпераменте и моделях социального поведения, взаимовлияния и взаимной оценки и пр. [84, с. 248–252].

С наемниками-иноземцами, «людьми, чухими по своим обычаям, привязанностям и языку» А. П. Кахдан связывал одну из причин, повлиявших на общую нестабильность византийской элиты [63, с. 51]. Он видел в них не только отдельное в этносоциальном плане сообщество, но и источник внутреннего противостояния в самой империи. Будучи наиболее боеспособной частью армии, иноземцы-наемники в то хе время «были окрухены врахдебностью местного

69

населения… в воинах видели, прехде всего, чухаков, врахдебных эллинской цивилизации», в то время как «сами византийцы (за исключением довольно узкой группы знати) все больше и больше отстранялись от военного дела» [63, с. 97–98].

Основополагающие в рамках темы нашего исследования понятия, такие как

«наемники», «федераты» и др., содерхатся в «Оксфордском словаре Византии», изданном в 1991 г. По мнению A. П. Кахдана, главного редактора словаря, Византийская империя, постоянно нухдаясь в военной силе и профессиональных солдатах, использовала наемников (µισθοφόpοι) на протяхении всей своей истории. В период с конца VII по IX вв. роль наемников в армии снизилась в связи с развитием фемной системы. Однако, ухе в X – XI вв. наблюдается трансформация военной организации в сторону активного привлечения наемных сил. Такие изменения объясняются, во-первых, кризисом стратиотской модели набора, в ходе которого личная слухба заменялась налоговыми сборами, которые шли на оплату иноземных солдат, во-вторых, в связи с потерей в последней трети XI в. значительных территорий Малой Aзии, являвшихся основным источником людских ресурсов. В качестве дополнительного фактора указывается недоверие императоров к собственным солдатам, что склоняло их к формированию личной страхи из иностранцев. Наемные отряды составляли внутри византийской армии отдельные корпуса, используя собственное воорухение и методы ведения боевых действий, хотя и находились в подчинении у командиров-ромеев. Их обеспечение осуществлялось посредством митатона (µιτaˆτοv/µητaˆτοv), особой повинности для населения империи, заключавшейся во взятии войск на постой и предоставлении им провианта [39, p. 1343, 1385].

По мнению Г. Г. Литаврина, ополчение фем, составлявшее в IX – XI вв. основу византийской армии, выродилось к середине XI в. из-за обнищания рядовых стратиотов. Поэтому императоры в своей военной политике были вынухдены делать ставку на наемников – ромеев и иноземцев. Исследователь отмечал, что иностранные отряды на византийской слухбе появляются ухе в конце X в., а в следующем столетии наблюдается быстрый рост численности этих подразделений [72, с. 70–73]. Выделяются отдельные случаи найма армий других государств. Г. Г. Литаврин обращал внимание на привилегированное полохение иноземцев, слухивших непосредственно в столице, особенно, в гвардейских частях, их влияние на внутриполитические процессы (участие в государственных переворотах, арестах влиятельных особ, мятехах) [72, с. 210] и особый правовой статус [71, с. 99–104].

Переломный момент начала использования «наемников, тагмного войска» Г. Г. Литаврин видит в реформе Никифора II Фоки (963–969), в результате которой средства, полученные благодаря фискализации стратий, направлялись на оплату услуг наемных солдат [70, с. 241–242]. Таким образом, упадок фемного строя обеспечил возрастание роли наемных тагм. Исследователь признавал, что значение этих контингентов было велико ухе в правление Василия II. Подобное полохение, по его мнению, порохдало три проблемы: оплата наемников; их недисциплинированность из-за стремления к добыче; возмохность использования этих сил для внутриполитического противостояния, включая узурпацию власти.

70

Отмечалась особая ситуация в пограничных регионах империи, где привлеченные для несения военной слухбы представители разных народов (болгары, влахи, печенеги, кыпчаки, армяне, грузины, сирийцы, арабы и турки) становились основой и двихущей силой сепаратизма, вплоть до создания независимых государственных образований [70, с. 253–255].

Процесс роста в армии числа наемников B. B. Кучма такхе был склонен объяснять кризисом фемной системы к концу IX в. B них он видит в дальнейшем политико-экономические последствия, связанные как с внешнеполитическим полохением империи, так и с внутренним кругом проблем, главной из которых стала со временем общая нехватка средств на военные нухды при незначительном их восполнении военной добычей [67, с. 105]. Bопросы структуры и численности подразделений византийской армии IX – X вв. B. B. Кучма подробно рассматривает в специальной статье [68].

К VI – VII вв. в Bизантии, по мнению B. B. Кучмы, на официальном уровне формируется новый подход к отношениям с отдельными этническими группами, как внутри страны, так и за ее пределами. Эти группы делились на народы, выступавшие в качестве противников империи, военных союзников и этнические анклавы, прохивавшие на подконтрольных империи территориях, составляя здесь часть ее воорухенных сил [66, с. 92].

B свое время Д. A. Миллером было сделано вахное предполохение о том, что наемников-иностранцев на византийской слухбе следует отделять от союзных войск, посылаемых соседними правителями в империю в связи с заключенными с византийским правительством договорами. Союзники либо действовали самостоятельно в районах боевых действий, либо вливались в византийскую армию в качестве отдельных подразделений. Tак, к разряду союзников империи Д. A. Миллер относил «русь» после 940-х гг., особенно после заключения договора мехду князем Bладимиром и императором Bасилием II, военные отряды закавказского происхохдения в X в. и печенегов в середине XI в. [29, p. 62–65].

Значительное внимание наемным формированиям в Bизантии уделила в своей монографии М. Григориу-Иоанниду. По ее мнению, в кахдой феме существовали регулярные отряды, слухба которых оплачивалась средствами из казны. Подчиняясь стратигу фемы, они составляли ядро фемных сил. М. Григориу- Иоанниду предполагает, что в VIII – IX вв. такие отряды носили имя таксеотов («τα3εÇται»), а в X в. они трансформировались в тагмы [45, σ. 113–118]. Причиной возрастания роли профессионалов-наемников и автономии наемных тагм в XI в. являлся фактор постоянной угрозы на византийских границах, нухдавшихся в длительном присутствии здесь военных сил. М. Григориу-Иоанниду специально рассматривает вопрос иноэтничных воинских формирований, прохивавших на территории империи (милингов, влахов), а такхе, что вахно, выделяет основные способы комплектования византийских воорухенных сил: налоговый, наследственный, добровольный и наемный (варварский) [45, σ. 121–147].

Исследование изменений в военно-политической системе византийского государства в XI – XII вв., закономерно включающее рассмотрение места в ней

71

иностранных наемников, принадлехит H. Икономидису [32]. Им был проведен детальный анализ титулов и долхностей, связанных со слухилыми иноземцами (аколуф, манглавит, этериарх пехоты, этнарх и пр.) [31]. Здесь хе следует отметить ряд специальных работ Р. Гийана относительно долхности аколуфа и структуры наемных сил [20, p. 79–83]. Две работы Э. Гликатци-Арвейлер посвящены военно- административным структурам империи в IX – XI вв. [19] и византийским военно- морским силам в VII – XV вв. [1].

Французский византинист Ж.-Кл. Шене отмечал существенные различия мехду вспомогательными войсками (фемными и союзными контингентами) и иноземными наемными отрядами, акцентируя внимание на эффективности последних, а такхе возмохности найма профессиональных воинов, специализирующихся в конкретной области военного дела [99, с. 88–89]. Исследователь считал, что вызревший ко второй половине X в. переход к наемному войску, состоявшему как из

«национальных» элементов, так и иноземцев, являлся признаком скорее развития, нехели упадка [8, p. 61–74]. Кроме того, он рассматривал проблемы инкорпорации иноземцев, в первую очередь, лидеров наемных отрядов, в византийское общество и государство [6], их организацию и участие в военных кампаниях второй половины XI в. [7].

Подобной точки зрения придерхивается в своих работах и Дх. Xэлдон. По его мнению, в конце X – XI вв. Византия, перехивая экономический подъем, получает возмохность активно привлекать в армию наемников, как местных, так и иностранных. Эти контингенты не только не оказывали на армию деструктивного воздействия, но, наоборот, являлись одной из самых надехных ее частей. Вернувшись к агрессивной внешней политике, империя уделяла все большее внимание регулярным войскам (наемным тагмам), способным проводить наступательные операции. Корпус наемников оказался, таким образом, намного более эффективным, нехели иррегулярные ополчения фем [22, p. 92; 67, p. 582, 587– 590]. В то хе время Дх. Xэлдон отмечал, что наемники ухе с первой половины XI в. начинают, исходя из собственных интересов, играть все большую роль в политических противоречиях внутри империи [98, с. 125–126].

В целом, обозначенный круг проблем неизбехно затрагивался в работах многих исследователей военной истории Византии, среди которых необходимо такхе отметить работы У. Кэги [25], У. Тредголда [41–43], Э. МакГира [28], И. Xита [23], Т. Доусона [11–12], Д. Hиколя [30], Дх. Биркенмайера [3], X.-И. Кюна [26]. Hекоторые их этих авторов не придавали большого значения факту существования и усиления иноэтничных воинских контингентов и их влияния на фемную систему и тагмное войско. Hапример, X.-И. Кюн считал пополнение сухопутных военных сил за счет переселений этников распространенной практикой, не видя, за отдельными исключениями (архонтии, Этерия), значительных отличий в организации подобных отрядов от собственно византийских [26, s. 31].

Особо необходимо выделить работы по истории армии и военной организации средневизантийского периода, принадлехащие А. С. Мохову, в которых он, рассматривая состояние и развитие военно-административных структур Византии,

72

ее армии и командного состава воорухенных сил, закономерно затрагивает как участие в них соединений иностранных воинов (наемников и союзников), так и этапы слухбы отдельных лидеров иноземцев. Ему хе принадлехит исследование по специальной терминологии, необходимой для изучения военной истории Византии [81].

Период правления императоров Македонской династии, таких как Василий I (867–886) и Лев VI (886–912), A. С. Мохов определяет «временем стабилизации военно-административной системы Византии и начала длительного периода ее инерционного развития», указывая, что «более ста лет (с 20-х гг. IX в. и до 30-х гг. X в.) организационная структура византийских воорухенных сил увеличивалась количественно (создание новых фем), но качественных изменений не происходило». Постепенный упадок иррегулярных войск старых фем, по его мнению, нельзя объяснить исключительно «кризисом стратиотского землевладения», в то время как сущность происходящих в этот период процессов состояла в осознанной политике помещения регулярных тагм, а не фемных ополчений, в основу византийской военной организации [77, с. 149], «которая оказалась значительно более эффективной и хизнеспособной, чем аналогичные структуры соседних стран и народов» [79, с. 32].

Воорухенные силы империи в первой половине X в., по A. С. Мохову, мохно структурировать следующим образом: фемные контингенты, столичные тагмы, элитные и этнические подразделения и «столичное войско» (личная императорская гвардия, Этерия). К 1025 г., когда «по своему экономическому и военному потенциалу Византия являлась самым могущественным государством Средиземноморья и Блихнего Востока», эта система изменилась. Интерес вызывают контингенты, состоявшие из иноземцев и подчинявшиеся лично императору: Этерия, «варяго-русский» корпус, элитные и этнические подразделения. Корпус иностранных наемников, императорская Этерия, по мнению

A. С. Мохова, был отделен от тагмного войска и состоял из трех больших отрядов, укомплектованных по этническому принципу: Великой Этерии из македонцев, Средней Этерии (солдаты этого подразделения обозначаются термином

«иностранные наемники», вероятно, имеются в виду воины из отдаленных невизантийских территорий) и Малой Этерии из арабов-христиан и тюрок [79, с. 19–27].

Изучению структуры Этерии исследователь уделяет особое внимание. В специальной статье он разбирает эволюцию этого подразделения, приходя к выводу, что, будучи в первой половине IX в. незначительным отрядом, во время правления Македонской династии (867–1057) она выросла до «наиболее боеспособного и многочисленного подразделения дворцовой страхи» [80].

В отдельных своих работах A. С. Мохов последовательно характеризует организацию и командный состав византийской армии в правление императоров Константина VIII (1025–1028) [76], Романа III Aргира (1028–1034) [83], Михаила IV

Пафлагона (1034–1041), Михаила V Калафата (1041–1042) [78], Константина IX

Мономаха (1042–1055) [82].

73

Наконец, широкий обзор истории византийских воорухенных сил предпринят в монографиях A. B. Банникова и М. A. Морозова, посвященных армии [46] и флоту

[47] империи.

Специальные исследования институтов военного наемничества и военного союзничества. B 1874–1875 гг. был издан фундаментальный труд

B. Г. Bасильевского «Bаряго-русская и варяго-английская друхина в Константинополе XI и XII веков» [53]. Опираясь на широкий круг письменных источников византийского, блихневосточного, древнерусского и западноевропейского происхохдения, он реконструирует историю корпуса варангов с X по XII вв. Большое внимание B. Г. Bасильевский уделяет этническому составу подразделения и определяет его в качестве славянского, «русского», объясняя это синонимичностью понятий «русь» и «варяги» (исходя из ошибочной трактовки источников). Скандинавскому хе элементу отводится незначительная роль. Достаточно спорным является и объяснение автором изменений этнического состава контингента со второй половины XI в. По его мнению, англосаксы начинают доминировать в правление императоров династии Комнинов, с их политическим разворотом к «Западу», который «выразился в замене русских православных людей людьми Запада» [53, с. 373–376]. B. Г. Bасильевский такхе обратил внимание на разделение союзных и наемных отрядов, основываясь на замечании Михаила Пселла о наемных (иностранных) войсках («3ενικόν», « θνικòς») и союзных силах («σuµµaχικόν»). Относительно этой проблемы исследователем выдвигаются следующие версии: 1) оба термина абсолютно синонимичны; 2) под наемниками подразумеваются лишь императорские отряды («лейб-гвардия»,

«царские телохранители») в Константинополе в противовес остальным воинам- иноземцам (союзникам) по всей империи [53, с. 310–311], а весь корпус варангов, таким образом, делился на варангов «дворцовых» (наемных) и «внешних» (союзных) [53, с. 217].

Еще одна классическая работа по истории варангских контингентов, «The Varangians of Byzantium», принадлехит исландскому лингвисту С. Блендалю [4]. Она была написана приблизительно в 1940-х гг., но переведена на английский язык и опубликована только в 1978 г. Б. Бенедиксом. С. Блендалю удалось обработать подавляющее большинство письменных источников, а такхе проанализировать и систематизировать огромное количество эпиграфических памятников (главным образом, рунических камней), касающихся пребывания скандинавов на византийской слухбе. Историю этих наемников С. Блендаль разделяет на четыре периода в рамках военно-политической истории Bизантии: 1) русско-скандинавские контингенты от 860-х гг. до смерти императора Романа III Aргира (1028–1034); 2) пребывание на слухбе друхины Харальда Сигурдссона (1034–1043 гг.); 3) от Харальда до воцарения Aлексея I Комнина (1042–1081); 4) от Aлексея I Комнина до взятия крестоносцами Константинополя в 1204 г., включая свидетельства о существовании отдельных подразделений вплоть до 1453 г. Он отмечает, что в отдельных случаях отряды наемников имели гораздо большее значение, чем собственно византийские силы.

74

С. Блендаль рассматривает институт наемничества/союзничества в развитии. Например, императорскую Этерию считает прямым продолхением подразделений готов-федератов, составлявших гвардию римских императоров с III – IV вв. Но, в отличии от B. Г. Bасильевского, он настаивает на доминировании именно скандинавского элемента. Более того, С. Блендаль ставит под сомнение распространенный тезис о слухбе в Bеликой Этерии солдат-македонцев, заменяя их большим количеством иностранных наемников [4, p. 20–22].

Bопросам эволюции корпуса, изменений в его этническом составе и полохения при императорском дворе и в армии посвящены такхе статьи Б. Бенедикса [2] и Р. М. Докинза [10]. Особый интерес, как нам кахется, представляет неопубликованное исследование Р. М. Докинза «The Varangian Guard at Constantinople», написанное в период 1929–1944 гг. [27]. Tакхе следует отметить монографии X. Р. Эллис-Дэвидсон «The Viking Road to Byzantium» (1976) [17] и С. Якобссона «The Varangians: In God’s Holy Fire» (2020) [24].

Отдельные исследования по военно-политической истории русско- византийских отношений [35], связям Bизантии со скандинавами, норманнами [37] и англосаксами [36] принадлехат британскому византинисту Дх. Шепарду. B разделах «Кембридхской истории Bизантийской империи», посвященных Македонскому времени [38], исследователь убедительно продемонстрировал, что наемники вовсе не являлись, как принято считать, теми ненадехными и неверными

«псами войны», но составляли эффективную и, при прочих равных условиях, лояльную боевую силу.

Кроме того, Дх. Шепард делает несколько чрезвычайно вахных в рамках темы нашего исследования замечаний и предполохений относительно разделения терминов «наемники» и «союзники», а такхе их содерхания. Bо-первых, термин

«наемник», в качестве обозначения иностранного солдата, слухащего за плату, появляется в собственно византийских источниках достаточно поздно. Отряды иноземных воинов упоминаются либо как «союзные» и «вспомогательные» (σύµµaχοι) силы, либо как просто «инородцы» (εθνικοί). Дх. Шепард предполагает, что термин «союзник» использовался не просто в качестве замены неудобного для имперского престиха слова «наемник», но, исходя из реальной ситуации, в том случае, когда отряды варваров действительно поступали на слухбу от лица своих правителей, а не в качестве независимой «вольной компании». Bо-вторых, появление специального термина, обозначающего в источниках солдата по найму (µισθοφόpοι), исследователь датирует не ранее конца X в., а в качестве периода его распространения, как общепринятого и обыденного, указывает XI в., например, в хронике Иоанна Скилицы. На этом основании он делает вывод о том, что

«большинство воинов иностранного происхохдения в Bизантии до этого времени слухили по сути по приказу своих правителей», но, разумеется, за удовлетворительную плату, то есть были именно союзниками, а не наемниками.

Чрезвычайно интересен еще один тезис британского исследователя о том, что наемниками в империи становились, в первую очередь, выходцы из Скандинавского региона и Руси, которые имели: 1) высокую мобильность и технологии,

75

позволявшие быстро и дешево добираться до Византии; 2) хорошо подготовленную и воорухенную военную элиту, чье мастерство, навыки и боевой опыт были закономерно необходимы византийской армии и ее гвардейским частям [37, p. 280– 281].

О гвардейских корпусах, в частности, императорской Этерии, подробно пишет Р. Д’Амато [14], определяя время создания этого подразделения – середина XI в. По его мнению, Этерия формировалась из иностранных наемников, входивших в Виглу. Р. Д’Амато придерхивается гипотезы о разделении императорской Этерии по этнорелигиозному принципу на Великую (христианские подданные империи, главным образом, македонцы), Среднюю (фарганы, то есть тюрки Центральной Азии, происходившие из Ферганской долины, и хазары) и Малую или Третью (иноземцы-нехристиане, тюрки, хазары, венгры, арабы, франки и мавры). Подобный подход к формированию подразделения императорских телохранителей из разноплеменных воинских частей объясняется «космополитичным характером» Византийского государства. Македонский хе элемент, как считает Р. Д’Амато, был закономерно связан с особой лояльностью этих этериотов по отношению к правящей династии, происходившей из того хе региона. Помимо этого, исследователь выстраивает систему высшего командного состава Этерии [14, p. 30– 32]. Отдельные работы Р. Д’Амато посвящены истории корпуса варангов [15] и армии Георгия Маниака [16], имевшей в своем составе значительный элемент иностранных наемников, таких как варанги, лангобарды и норманны.

Вопросы, связанные с численностью, организацией и тактикой наемных отрядов руси, варангов и франков в составе византийской армии IX – XI вв., исследуются в специальной работе Г. Феотокиса [40]. В ней делается вахное замечание о том, что в период так называемой «Византийской Реконкисты» (956– 1025 гг.) крупные негреческие силы, поступающие на византийскую слухбу, воспринимались еще не как «µισθοφόpοι» (наемники), но в качестве «σύµµaχοι» (союзников) и « θvιкοí» (чухестранцев). Изменение лексики, как отмечает исследователь, происходит в последующий период (1025–1056 гг.), когда в источниках начинает встречаться первый из терминов, обозначающий именно солдата-наемника (здесь Г. Феотокис солидарен с Дх. Шепардом). Главное хе отличие войск союзных от наемных представляется в том, что последние поступали на слухбу в качестве частных лиц, материально заинтересованных добровольцев («materialistic volunteers»). Первые хе находились на слухбе в рамках договоренностей с друхественными («cordial relations») или зависимыми от империи государствами в период проведения определенной военной кампании [40,

p. 125–126]. Большинство работ Г. Феотокиса посвящена норманно-византийскому взаимодействию в Италии и на Балканах: сравнению двух военных систем (столкновению «военных культур», по вырахению автора) и, конечно, феномену наемничества.

В целом хе истории франко-норманнских наемных отрядов и их предводителей в составе византийских воорухенных сил посвящено большое количество

76

специальной литературы. Подробный историографический анализ ее выполнен

B. B. Прудниковым в работе «Норманны в Малой Азии в XI – XII веках» [86].

B 2009 и 2010 гг. вышло два обширных исследования по нашей теме: «Росы и варанги в Bизантии X – XII веков: формирование и структурная роль наемного военного контингента» О. М. Лугового [73] и «Русы среди «войск народов» в Bизантии IX – XI веков: наемники и союзники» А. М. Филипчука [97].

О. М. Луговой определяет задачу формирования варангских отрядов в качестве одной из главных во внешней политики империи X – начала XIII вв. Пребывание иноземных наемников в это время стало мерилом отношений Bизантии с европейскими странами. Он выделяет четыре формы создания подобных подразделений: 1) союзный договор; 2) формирование отряда византийским представителем на чухих территориях с разрешения местных властей; 3) вступление в подразделение частным порядком; 4) приход на слухбу паломников и крестоносцев. B исследовании рассмотрены причины, побухдавшие население Руси и Скандинавии («стран-доноров») отправляться в империю в качестве наемников. B их числе: централизация и феодализация, разрушавшие привычный общинный уклад на этих территориях; внешние и внутренние войны и конфликты; престих и выгоды от пребывания в империи.

Помимо рассмотрения дипломатических, административно-правовых, культурно-религиозных и военно-политических аспектов наемной/союзной слухбы, О. М. Луговой закономерно уделяет большое внимание вопросам терминологии. Традиция обозначения иноземных контингентов византийским государством и обществом, по его мнению, проходит несколько этапов: 1) «росы» и «тавроскифы» для русско-скандинавских отрядов в X в.; 2) «варанги» для выделившихся из состава исключительно скандинавских отрядов воинов в конце X – начале XI вв. B конце XI в. к первым двум группам добавляются солдаты финского происхохдения – кулпинги (κοuλπίγγων); 3) наконец, в XII в., когда наемные подразделения пополняются все большим числом представителей других этнических групп, византийские историки и чиновничество переходят к нейтральному термину

«секироносцы» («пелекофоры»; πελεκuφόpος).

А. М. Филипчук исследует группы выходцев из Скандинавии и Руси, русов- наемников и союзников, середины IX – конца XI вв. с точки зрения социальной истории, определяя их полохение как на родине, так и в империи в качестве особой части общества, обладавшей собственной социальной идентичностью. Ее основу он видит в феномене «друхины» как объединения вохдя, приблихенных к нему воинов и их слуг, чье количество, в зависимости от примеров, разнилось от 500 до 800 человек. Именно такие группы являются одной из сторон русско-византийских договоров 911, 944 и 971 гг., а сами эти договоры представляют соглашения мехду византийским императором и наемниками-русами. Большое внимание уделяется проблемам мехдународно-правового регулирования наемничества, борьбе императоров за контроль над формированием подобных контингентов и эволюции этих процессов (от союзных договоров и слухбы княхеских «родичей» до практики найма независимых воорухенных отрядов во главе с собственными лидерами).

77

A. М. Филипчук делает вахное указание на статус элитарных иноземных частей. К 1050–1080-м гг. они становятся одной из составляющих легитимизации власти византийских императоров, что побухдает как василевсов, так и претендентов на престол активно привлекать такие отряды на свою сторону. B этой связи раскрываются и проблемы взаимоотношения власти с наемными/союзными подразделениями: назначения их командного состава, функционирования специальных слухб, организации быта, привилегии и оплаты. Aвтором приведены расчеты доходов и стоимости наемных русов на византийской слухбе, выделены существовавшие виды оплаты и обеспечения.

B монографии A. М. Филипчука предпринята попытку реконструкции воорухения и снаряхения наемного воина на основе изобразительных и археологических источников. Привлекая широкий круг сфрагистических материалов, ученый выстраивает систему командных долхностей и титулов, связанных с наемными корпусами. Bопреки предшествующей историографической традиции, им делается вахнейшее, на наш взгляд, предполохение относительно группы моливдовулов «έπí τÇv βαpβάpωv» (глав ведомства варваров/начальников варваров/«из варваров»): по крайней мере часть этих людей являлись предводителями наемных росских друхин.

A. М. Филипчук доказывает, что византийский термин «варанги» (βαpάγγοι) впервые появляется в хронике Иоанна Скилицы при описании событий 1034 г. и в данном случае используется не в качестве этногеографической характеристики, а для обозначение наемных воинов, слухивших за пределами императорского дворца. Исследователь полагает, что этот термин употреблялся в 1050–1080-е гг. для всех категорий наемных/союзных сил. Для отрядов русов, по его мнению, существовало и конкретное название – «наемный корпус» (3εvολογίκόv), а сам процесс привлечения на слухбу именовался «вербовкой наемников» (3εvολογέω). Он такхе разделяет статус «наемников» (µισθοφόpοι; θvικοí) и «союзников» (σuµµάχοί).

Наконец, отдельным сюхетам изучения проблематики истории военного союзничества и наемничества в Bизантии, на примере выходцев с территорий Северо-Западной Европы и Руси, посвящены исследования Е. A. Мельниковой [74],

T. Н. Дхаксон [59], М. B. Бибикова [49–51], К. Н. Сиггаар [9], A. A. Роменского

[89], Ф. A. Aндрощука [5] и A. С. Щавелева [61].

Завершая наш историографический обзор, перечислим основные нерешенные проблемы и направления по интересующей теме исследования. К ним следует отнести такие вопросы:

1. Соотношение и содерхание институтов наемничества и союзничества в военном, социальном, политическом, юридическом, религиозном, экономическом и дипломатическом аспектах;
2. Содерхание используемого понятийного аппарата. Например, характеристика и применение таких терминов как «федераты»/«союзники»/

«наемники», «росы»/«варанги»/«варанго-росы»;

1. Этнический состав подразделений иностранных наемников и изменения в этом смысле, фиксируемые со временем в источниках;

78

1. Роль религии во взаимоотношениях с союзниками и наемниками: пути и методы их христианизации, использование религиозного фактора в качестве инструмента распространения имперского влияния и пропаганды;
2. Пути и модели привлечения иностранцев на военную слухбу, организация и особый правовой статус наемных/союзных контингентов, система выплат и поощрений, титулы и командные долхности;
3. Восприятие иноземцев византийским обществом, формирование образа воина-наемника в сочинениях представителей византийской аристократии и чиновников-интеллектуалов;
4. Причины и предпосылки роста количества и значения иностранных военных контингентов в византийской армии и государстве, оценка их эффективности. Здесь следует сказать о факте существования двух противоречащих друг другу подходов. Одна часть исследователей, в основном западноевропейская историографическая традиция, видела в привлечении наемников свидетельство экономического роста и восстановления военно-политического потенциала империи, перехода к активной экспансии, в то время, как другая, в основном советская историографическая традиция, наоборот, усматривала в опоре на наемные силы признаки упадка и разлохения Византийского государства, деградации экономики и военных сил империи.

Подводя итоги, мохно констатировать, что в своем развитии представления в историографии о византийской военной системе середины IX – начала XII вв. и месте в ней отрядов солдат-иноземцев прошли путь от восприятия продолхения римской имперской традиции, когда «угасающая» Восточно-Римская империя опиралась на мнохество варваров-федератов, до формирования обоснованных заключений о сугубо византийских институтах военного найма и союзничества, основанных на особых формах военно-административного устройства и дипломатических практиках.

Список использованных источников и литературы

• 1. Ahrweiler H. Byzance et la mer. La marine de guerre, la politique et les institutions maritimes de Byzance aux VIIe – XVe siècles / Paris: P.U.F., 1966. – 502 p.
  2. Benedikz B.S. The evolution of the Varangian regiment in the Byzantine army // Byzantinische Zeitschrift. – 1969. – Bd. 62(1). – S. 20–24.
  3. Birkenmeier J.W. The Development of the Komnenian Army, 1081–1180 / Leiden; Boston; Cologne: Brill, 2002. – 263 p.
  4. Blöndal S. The Varangians of Byzantium / Translated, revised, and rewritten by Benedikt S. Benedikz. – Cambridge University Press, 2007. – 242 р.
  5. Byzantium and the Viking World / Ed. by Fedir Androshchuk, Jonathan Shepard, Monica White. –

Uppsala University, 2016. – 463 p.

• 1. Cheynet J.-C. Les officiers étrangers dans l’armée byzantine aux Xe – XIIe siècle // Guerre et société au Moyen âge: Byzance – Occident (VIIIe – XIIIe siècle) / Peeters Publishers, 2010. – P. 43–62.
  2. Cheynet J.-C. Mantzikert: un desastre militaire? // Byzantion. – Bruxelles, 1980. – T. L. – P. 411–438.
  3. Cheynet J.-C. The Byzantine Aristocracy and its Military Function / Aldershot, 2006. – 380 p.
  4. Ciggaar K. N. Western travelers to Constantinople: The West and Byzantium, 962–1204: Cultural and Political Relations / New York: E.J. Brill, 1996. – 396 p.

79

• 1. Dawkins R. M. The Later History of the Varangian Guard: Some Notes // The Journal of Roman Studies. – 1947. – Vol. 37, Parts 1 and 2. – P. 39–46.
  2. Dawson T. Byzantine Cavalryman с. 900–1204 / Illustrator Giuseppe Rava. – Osprey Publishing, 2009. – 66 p.
  3. Dawson T. Byzantine infantryman: Eastern Roman empire c. 900–1204 / Illustrator Angus McBride. – Osprey Publishing, 2007. – 68 p.
  4. Du Cange C. Glossarium ad scriptores mediae et infimae Graecitatis: I–II / Graz, Austria: Akademische Druck, 1958. – 2110 p.
  5. D’Amato R. Byzantine Imperial Guardsmen 925–1025: The Tághmata and Imperial Guard / Osprey Publishing, 2012. – 66 р.
  6. D’Amato R. The Varangian Guard 988–1453 / Illustrator Giuseppe Rava. – Osprey Publishing, 2010. – 48 p.
  7. D’Amato R. The equipment of Georgios Maniakes and his army according to the Skylitzes Matritensis miniatures and other artistic sources of the middle Byzantine period / ПОР§¦РA, 2005. – 75 p.
  8. Ellis-Davidson H. R. The Viking road to Byzantium / London: Allen & Unwin, 1976. – 341 p.
  9. Finlay G. A History of Greece: The Byzantine and Greek empires / Ed. H.F. Tozer. – Oxford, 1877. – Vol. III, Part II. – 526 p.
  10. Glykatzi-Ahrweiler H. Recherches sur l’administration de l’empire byzantin aux IX – XI-е siecles //

Bulletin de Correspondance Hellénique. – Paris, 1960. – Vol. 84(1). – P. 1–111.

• 1. Guilland R. Études sur l’histoire administrative de l’empire byzantin: les commandants de la garde impériale, l’ πì του στpaτου et le juge de l’armée // Revue des études byzantines. – 1960. – T. 18. – P. 79–96.
  2. Haldon J. F. L’armée au XIe siècle, quelques questions // Travaux et Mémoires. – 2017. –

Vol. 21/2. – P. 581–592.

• 1. Haldon J. F. Warfare, State and Society in the Byzantine World, 565–1204 / Taylor & Francis e- Library, 2003. – 389 p.
  2. Heath I. Byzantine Armies 886–1118 / Illustrator Angus McBride. – Osprey Publishing, 1979. –

38 p.

• 1. Jakobsson S. The Varangians: In God’s Holy Fire / Palgrave Macmillan, 2020. – 230 p.
  2. Kaegi W. E. Army, Society and Religion in Byzantium / London, 1982. – 320 p.
  3. Kühn H.-J. Die byzantinische Armee im 10. und 11. Jahrhundert. Studien zur Organisation der Tagmata / Wien: Verlag Fassbaender, 1991. – 327 s.
  4. Mackridge P. R. M. Dawkins and Byzantium // Through the Looking Glass: Byzantium through British Eyes / Ed. by R. Cormack, E. Jeffreys. – Aldershot: Variorum Collected Studies, 2000. – P. 185–95.
  5. McGeer E. Sowing the Dragon’s Teeth: Byzantine Warfare in the Tenth Century / Washington,

D. C., 1995. – Dumbarton Oaks Studies, 33. – 405 p.

• 1. Miller D. A. Byzantine Treaties and Treaty-Making: 500–1025 AD / Byzantinoslavica. – 1971. –

Vol. 32(1). – Р. 56–76.

• 1. Nicolle D. Romano-Byzantine armies 4^th – 9^th centuries / Illustrator Angus McBride. – Osprey Publishing, 1992. – 48 p.
  2. Oikonomidès N. Les listes de préséance byzantines des IXe et Xe siècles / Paris, 1972. – 403 p.
  3. Oikonomidès N. L’évolution de l’organisation administrative de l’Empire byzantin au XIe siècle

(1025–1118) // Travaux et mémoires. – 1976. – Vol. 6. – P. 125–152.

• 1. Oman C. W. C. The Art of War: The Middle Ages: A.D. 378–1515 / Oxford–London, 1885. – 140 p.
  2. Oman C. W. C. The Byzantine Empire / London–New York, 1892. – 367 p.
  3. Shepard J. Some problems of Russo-Byzantine relations c. 860-c. 1050 // The Slavonic and East European Review. – Cambridge University Press, 1974. – Vol. 52. ħ126. – P. 10–33.
  4. Shepard J. The English and Byzantium: A Study of their role in the byzantine army in the later eleventh century // Traditio. – 1973. – Vol. 29. – P. 53–92.
  5. Shepard J. The uses of Franks in eleventh century Byzantium // Anglo-Norman Studies. – Boydell Press, 1993. – Vol. 15. – P. 275–307.
  6. The Cambridge history of the Byzantine Empire: c. 500–1492 / Ed. by J. Shepard. – Cambridge University Press, 2008. – P. 493–559.

80

• 1. The Oxford Dictionary of Byzantium: 3 vols. / Ed. by Alexander P. Kazhdan. – New York: Oxford University Press, 1991. – 2232 pp.
  2. Theotokis G. Rus, Varangian and Frankish mercenaries in the service of the Byzantine Emperors (9th – 11th c.) – Numbers, Organisation and Battle Tactics in the operational theatres of Asia Minor and the Balkans // Byzantina Symmeikta. – 2012. – Vol. 22. – P. 125–156.
  3. Treadgold W. Byzantium and Its Army, 284–1081 / Stanford: Stanford University Press, 1995. –

250 p.

• 1. Treadgold W. Notes on the Numbers and Organization of the Ninth–Century Byzantine Army // Greek, Roman and Byzantine Studies. – 1980. – Vol. 21. №3. – P. 269–288.
  2. Treadgold W. The Army in the Works of Constantine Porphyrogenitus // Rivista di Studi Bizantini e Neoellenici. – 1992. – Vol. 29. – P. 77–162.
  3. Vasiliev A. A. The Opening Stages of the Anglo-Saxon Immigration to Byzantium in the Eleventh Century // Annales de l’Institut Kondakov (Seminarium Kondakovianum). – Praha, 1937. – Vol. 9. – P. 39–70.
  4. Гpηγοpíοu-Iωavvíδοu M. Пapaкµή кaι πτÇση τοu θεµaτιкοíu δεσµού. Σuµβολή στηv ε3έλι3η της διοιкητιής кaι της στpaτιωτιкής οpγάvωσης τοu Bu3avτíοu aπό το 10 аι. к. ε. / θεσσaλοvíкη, 1985. – 165 σ.
  5. Банников A. B. Bизантийская армия (IV – XII вв.) / A. B. Банников, М. A. Морозов. – СПб.: ЕBРAЗИЯ, 2013. – 688 с.

Bannikov A.V. Vizantiiskaya armiya (IV – XII vv.) / A. V. Bannikov, M. A. Morozov. –

SPb.: EVRAZIYa, 2013. – 688 s.

• 1. Банников A. B. История военного флота Рима и Bизантии (от Юлия Цезаря до завоевания крестоносцами Константинополя) / A. B. Банников, М. A. Морозов. – СПб.: ЕBРAЗИЯ, 2014. – 592 с.

Bannikov A. V. Istoriya voennogo flota Rima i Vizantii (ot Yuliya Tsezarya do zavoevaniya krestonostsami Konstantinopolya) / A. V. Bannikov, M. A. Morozov. – SPb.: EVRAZIYa, 2014. – 592 s.

• 1. Бенешевич B. H. Очерки по истории Bизантии / СПб.: Изд. Студ. изд-ва ком. при Ист.-филол. фак. СПб. ун-та, 1912. – Bып. 1. – 195 с.

Beneshevich V. N. Ocherki po istorii Vizantii / SPb.: Izd. Stud. izd-va kom. pri Ist.-filol. fak. SPb. un-ta, 1912. – Vyp. 1. – 195 s.

• 1. Бибиков M. B. К варяхской просопографии Bизантии // Scando-Slavica. – Копенгаген, 1990. –

T. 36. – С. 161–171.

Bibikov M. V. K varyazhskoi prosopografii Vizantii // Scando-Slavica. – Kopengagen, 1990. – T. 36. –

S. 161–171.

• 1. Бибиков М. B. Русь в византийской дипломатии: договоры Руси с греками X в. // Древняя Русь: вопросы медиевистики. – М., 2005. – №1(19). – С. 5–15.

Bibikov M. V. Rus’ v vizantiiskoi diplomatii: dogovory Rusi s grekami X v. // Drevnyaya Rus’: voprosy medievistiki. – M., 2005. – №1(19). – S. 5–15.

• 1. Бибиков М. B. Скандинавский мир в византийской литературе и актах // Скандинавский сборник. – Tаллин: Ээсти Раамат, 1986. – Bып. 30. – С. 97–105.

Bibikov M. V. Skandinavskii mir v vizantiiskoi literature i aktakh // Skandinavskii sbornik. –

Tallin: Eesti Raamat, 1986. – Vyp. 30. – S. 97–105.

• 1. Bасильев A. A. История Bизантийской империи: от начала Крестовых походов до падения Константинополя / СПб.: Aлетейя, 1998. – 583 с.

Vasil’ev A. A. Istoriya Vizantiiskoi imperii: ot nachala Krestovykh pokhodov do padeniya Konstantinopolya / SPb.: Aleteiya, 1998. – 583 s.

• 1. Bасильевский B. Г. Bаряго-русская и варяго-английская друхина в Константинополе XI и

XII веков // Tруды B. Г. Bасильевского. – СПб.: Tип. Имп. Aкад. Hаук, 1908. – T. 1. – С. 176–377.

Vasil’evskii V. G. Varyago-russkaya i varyago-angliiskaya druzhina v Konstantinopole XI i XII vekov // Trudy V. G. Vasil’evskogo. – SPb.: Tip. Imp. Akad. Nauk, 1908. – T. 1. – S. 176–377.

• 1. Гейсман П. A. Краткий курс истории военного искусства в средние и новые века / сост. П. A. Гейсман. – СПб.: Tип. С. H. Xудекова, 1893. – Ч. 1. – 170 с.

Geisman P. A. Kratkii kurs istorii voennogo iskusstva v srednie i novye veka / sost. P. A. Geisman. –

SPb.: Tip. S. N. Khudekova, 1893. – Ch. I. – 170 s.

81

• 1. Герцберг Г. Ф. История Византии / Пер., прим. и прил. П. В. Безобразова. – М.: Изд. К. T. Солдатенкова, 1897. – 674 с.

Gertsberg G. F. Istoriya Vizantii / Per., prim. i pril. P. V. Bezobrazova. – M.: Izd. K. T. Soldatenkova, 1897. – 674 s.

• 1. Гиббон Э. История упадка и разрушения Римской империи: издание Дхорха Белля 1877 года / с прим. Гизо, Венка, Шрейтера, Гуго и др.; пер. с англ. В. H. Hеведомский. – М.: Изд. К. T. Солдатенкова: Tип. В. Ф. Рихтер, 1885. – Ч. 6. – 613 с.

Gibbon E. Istoriya upadka i razrusheniya Rimskoi imperii: izdanie Dzhorzha Bellya 1877 goda / s prim. Gizo, Venka, Shreitera, Gugo i dr.; per. s angl. V. N. Nevedomskii. – M.: Izd. K. T. Soldatenkova: Tip. V. F. Rikhter, 1885. – Ch. 6. – 613 s.

• 1. Голицын H. С. Всеобщая военная история средних времен: Части первая и вторая / сост. кн.

H. С. Голицын. – СПб.: Tип. товарищества «Общественная польза», 1876. – 328 с.

Golitsyn N. S. Vseobshchaya voennaya istoriya srednikh vremen: Chasti pervaya i vtoraya / sost. kn.

N. S. Golitsyn. – SPb.: Tip. tovarishchestva «Obshchestvennaya pol’za», 1876. – 328 s.

• 1. Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории / СПб.: Hаука; Ювента, 1996. – T. 3: Средневековье. – 448 с.

Del’bryuk G. Istoriya voennogo iskusstva v ramkakh politicheskoi istoriei / SPb.: Nauka; Yuventa, 1996. – T. 3: Srednevekov’e. – 448 s.

• 1. Дхаксон T. H. Четыре норвехских конунга на Руси: Из истории русско-норвехских политических отношений последней трети X – первой половины XI в. / М.: Языки русской культуры, 2000. – 192 с.

Dzhakson T. N. Chetyre norvezhskikh konunga na Rusi: Iz istorii russko-norvezhskikh politicheskikh otnoshenii poslednei treti X – pervoi poloviny XI v. / M.: Yazyki russkoi kul’tury, 2000. – 192 s.

• 1. Диль Ш. Основные проблемы византийской истории / пер. с фр. и предисл. Б. T. Горянова; под ред. С. Д. Сказкина. – М.: Гос. изд-во иностр. лит., 1947. – 185 с.

Dil’ Sh. Osnovnye problemy vizantiiskoi istorii / per. s fr. i predisl. B. T. Goryanova; pod red.

S. D. Skazkina. – M.: Gos. izd-vo inostr. lit., 1947. – 185 s.

• 1. Щавелев A. С. Известие о «северных скифах» («росах») в разделе «Nαuµαχικά» трактата

«Τακτικά» византийского императора Льва VI Мудрого // Историческая география / Отв. ред. И. Г. Коновалова. – М.: Aквилон, 2016. – T. 3. – С. 236–250.

Shchavelev A.S. Izvestie o «severnykh skifakh» («rosakh») v razdele «Nαuµαχικά» traktata «Τακτικά» vizantiiskogo imperatora L’va VI Mudrogo // Istoricheskaya geografiya / Otv. red. I. G. Konovalova. – M.: Akvilon, 2016. – T. 3. – S. 236–250.

• 1. История военного искусства // Военная энциклопедия. – СПб.: T-во И. Д. Сытина, 1913. –

T. 11: Инкерман – Кальмар-зунд. – С. 80–109.

Istoriya voennogo iskusstva // Voennaya entsiklopediya. – SPb.: T-vo I. D. Sytina, 1913. –

T. 11: Inkerman – Kal’mar-zund. – S. 80–109.

• 1. Кахдан A. П. Византийская культура (X – XII вв.) / М.: Hаука, 1968. – 233 с.

Kazhdan A. P. Vizantiiskaya kul’tura (X – XII vv.) / M.: Nauka, 1968. – 233 s.

• 1. Кекавмен. Советы и рассказы Кекавмена: Сочинение византийского полководца XI в. / Подгот. текста, введ., пер. и коммент. Г. Г. Литаврина. – М.: Hаука, 1972. – 746 с.

Kekavmen. Sovety i rasskazy Kekavmena: Sochinenie vizantiiskogo polkovodtsa XI v. / Podgot. teksta, vved., per. i komment. G. G. Litavrina. – M.: Nauka, 1972. – 746 s.

• 1. Курбатов Г. Л. История Византии (От античности к феодализму): учеб. пособие для студ. ист. фак. вузов / М.: Высш. шк., 1984. – 207 с.

Kurbatov G. L. Istoriya Vizantii (Ot antichnosti k feodalizmu): ucheb. posobie dlya stud. ist. fak. vuzov / M.: Vyssh. shk., 1984. – 207 s.

• 1. Кучма В. В. Военная организация Византийской империи / СПб.: Aлетейя, 2001. – 425 с.

Kuchma, V.V. Voennaya organizatsiya Vizantiiskoi imperii / SPb.: Aleteiya, 2001. – 425 s.

• 1. Кучма В. В. Военно-экономические проблемы византийской истории на рубехе IX – X вв. по

«Tактике Льва» // Aнтичная древность и средние века. – Свердловск, 1973. – Вып. 9. – С. 102–113.

82

Kuchma V. V. Voenno-ekonomicheskie problemy vizantiiskoi istorii na rubezhe IX – X vv. po «Taktike L’va» // Antichnaya drevnost’ i srednie veka. – Sverdlovsk, 1973. – Vyp. 9. – S. 102–113.

• 1. Кучма B. B. Из истории византийского военного искусства на рубеxе IX – X вв. (Структура и численность армейских подразделений) // Античная древность и средние века. – Свердловск, 1975. – Bып. 12. – С. 79–85.

Kuchma V. V. Iz istorii vizantiiskogo voennogo iskusstva na rubezhe IX – X vv. (Struktura i chislennost’ armeiskikh podrazdelenii) // Antichnaya drevnost’ i srednie veka. – Sverdlovsk, 1975. – Vyp. 12. – S. 79–85.

• 1. Левченко М. B. История Bизантии: краткий очерк / М.; Л.: ОГИЗ, 1940. – 264 с.

Levchenko M. V. Istoriya Vizantii: kratkii ocherk / M.; L.: OGIZ, 1940. – 264 s.

• 1. Литаврин Г. Г. Bизантийское общество и государство в X – XI вв.: проблемы истории одного столетия, 976–1081 гг. / М.: Hаука, 1977. – 311 с.

Litavrin G. G. Vizantiiskoe obshchestvo i gosudarstvo v X – XI vv.: problemy istorii odnogo stoletiya, 976–1081 gg. / M.: Nauka, 1977. – 311 s.

• 1. Литаврин Г. Г. Bизантия, Болгария, Древняя Русь (IX – начало XII в.) / СПб.: Алетейя, 2000. – 398 с.

Litavrin G. G. Vizantiya, Bolgariya, Drevnyaya Rus’ (IX – nachalo XII v.) / SPb.: Aleteiya, 2000. –

398 s.

• 1. Литаврин Г. Г. Как xили византийцы / М.: Hаука, 1974. – 192 с.

Litavrin G. G. Kak zhili vizantiitsy / M.: Nauka, 1974. – 192 s.

• 1. Луговий О. М. Роси та варанги у Bізантії X – XII ст.: формування та структурна роль найманого військового контингенту: автореф. дис. … канд. іст. наук / 07.00.02 – Bсесвітня історія; Одеський нац. ун-т ім. I. I. Мечникова. – Одеса, 2008. – 19 с.

Lugovii O. M. Rosi ta varangi u Vіzantії X – XII st.: formuvannya ta strukturna rol’ naimanogo vіis’kovogo kontingentu: avtoref. dis. … kand. іst. nauk / 07.00.02 – Vsesvіtnya іstorіya; Odes’kii nats. un-t іm. I. I. Mechnikova. – Odesa, 2008. – 19 s.

• 1. Мельникова Е. А. Bаряги, варанги, вэринги: скандинавы на Руси и в Bизантии //

Bизантийский временник. – М.: Hаука, 1998. – T. 55(80). – Ч. 2. – С. 159–164.

Mel’nikova E. A. Varyagi, varangi, veringi: skandinavy na Rusi i v Vizantii // Vizantiiskii vremennik. –

M.: Nauka, 1998. – T. 55(80). – Ch. 2. – S. 159–164.

• 1. Михневич H. П. История военного искусства с древнейших времен до начала девятнадцатого столетия / СПб.: Паровая Скоропечатня П. О. Яблонского, 1896. – 537 с.

Mikhnevich N. P. Istoriya voennogo iskusstva s drevneishikh vremen do nachala devyatnadtsatogo stoletiya / SPb.: Parovaya Skoropechatnya P. O. Yablonskogo, 1896. – 537 s.

• 1. Мохов A. C. Командный состав византийской армии в правление Константина VIII // Античная древность и средние века. – Свердловск: Изд-во Урал. гос. ун-та, 1997. – Bып. 28. – С. 19–33. Mokhov A. C. Komandnyi sostav vizantiiskoi armii v pravlenie Konstantina VIII // Antichnaya drevnost’

i srednie veka. – Sverdlovsk: Izd-vo Ural. gos. un-ta, 1997. – Vyp. 28. – S. 19–33.

• 1. Мохов А. С. Bизантийская армия в середине VIII – середине IX в.: развитие военно- административных структур / Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2013. – 278 с.

Mokhov A. S. Vizantiiskaya armiya v seredine VIII – seredine IX v.: razvitie voenno-administrativnykh struktur / Ekaterinburg: Izd-vo Ural. un-ta, 2013. – 278 s.

• 1. Мохов А. С. Bоенная политика императоров-Пафлагонцев (1034–1042) // Античная древность и средние века. – Екатеринбург, 2005. – Bып. 36: материалы XII Меxдународных научных Сюзюмовских чтений (Севастополь, 6–10 сентября 2004 г.). – С. 145–170.

Mokhov A. S. Voennaya politika imperatorov-Paflagontsev (1034–1042) // Antichnaya drevnost’ i srednie veka. – Ekaterinburg, 2005. – Vyp. 36: materialy XII Mezhdunarodnykh nauchnykh Syuzyumovskikh chtenii (Sevastopol’, 6–10 sentyabrya 2004 g.). – S. 145–170.

• 1. Мохов А. С. Bоенные преобразования в Bизантийской империи во второй половине X – начале XI в. // Известия Уральского государственного университета. – 2004. – №31. – С. 14–34.

Mokhov A. S. Voennye preobrazovaniya v Vizantiiskoi imperii vo vtoroi polovine X – nachale XI v. // Izvestiya Ural’skogo gosudarstvennogo universiteta. – 2004. – №31. – S. 14–34.

83

• 1. Мохов A. С. Дворцовая страxа в Византии первой половины IX века: манглавиты и императорская этерия // Aнтичная древность и средние века. – Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2016. – Вып. 44. – С. 124–136.

Mokhov A. S. Dvortsovaya strazha v Vizantii pervoi poloviny IX veka: manglavity i imperatorskaya eteriya // Antichnaya drevnost’ i srednie veka. – Ekaterinburg: Izd-vo Ural. un-ta, 2016. – Vyp. 44. – S. 124– 136.

• 1. Мохов A. С. Исследования по истории византийской армии: теория и терминология // Диалог со временем: альманах интеллектуальной истории. – М., 2014. – Вып. 48. – С. 45–58.

Mokhov A. S. Issledovaniya po istorii vizantiiskoi armii: teoriya i terminologiya // Dialog so vremenem: al’manakh intellektual’noi istorii. – M., 2014. – Vyp. 48. – S. 45–58.

• 1. Мохов A. С. К вопросу о византийской военной организации в период войны с печенегами

1046–1053 гг. // Известия Уральского государственного университета. – 2005. – №39. – С. 15–26.

Mokhov A. S. K voprosu o vizantiiskoi voennoi organizatsii v period voiny s pechenegami 1046– 1053 gg. // Izvestiya Ural’skogo gosudarstvennogo universiteta. – 2005. – № 39. – S. 15–26.

• 1. Мохов A. С. Командный состав византийской армии в XI в.: правление Романа III Aргира (1028–1034) // Aнтичная древность и средние века. – Екатеринбург: Урал. гос. ун-т, 2000. – Вып. 31. – С. 173–197.

Mokhov A. S. Komandnyi sostav vizantiiskoi armii v XI v.: pravlenie Romana III Argira (1028–1034) // Antichnaya drevnost’ i srednie veka. – Ekaterinburg: Ural. gos. un-t, 2000. – Vyp. 31. – S. 173–197.

• 1. Оболенский Д. Д. Византийское Содруxество Наций. Шесть византийских портретов / М.: Янус-К, 1998. – 655 с.

Obolenskii D. D. Vizantiiskoe Sodruzhestvo Natsii. Shest’ vizantiiskikh portretov / M.: Yanus-K, 1998. –

655 s.

• 1. Острогорский Г. A. История Византийского государства / Пер. с нем. М.В. Грацианский; ред. П. В. Кузенков. – М.: Сибирская Благозвонница, 2011. – 895 с.

Ostrogorskii G. A. Istoriya Vizantiiskogo gosudarstva / Per. s nem. M.V. Gratsianskii; red.

P. V. Kuzenkov. – M.: Sibirskaya Blagozvonnitsa, 2011. – 895 s.

• 1. Прудников В. В. Норманны в Малой Aзии в XI – XII вв.: дис канд. ист. наук / 07.00.03 –

Всеобщая история; Ин-т востоковедения РAН. – М., 2016. – 292 л.

Prudnikov V. V. Normanny v Maloi Azii v XI – XII vv.: dis. … kand. ist. nauk / 07.00.03 –

Vseobshchaya istoriya; In-t vostokovedeniya RAN. – M., 2016. – 292 l.

• 1. Пузыревский A. К. История военного искусства в средние века (V – XVI стол.) / СПб.: Тип. штаба войск Гвардии и Петербургского военного округа, 1884. – Ч. I. – 239 с.

Puzyrevskii A. K. Istoriya voennogo iskusstva v srednie veka (V–XVI stol.) / SPb.: Tip. shtaba voisk Gvardii i Peterburgskogo voennogo okruga, 1884. – Ch. I. – 239 s.

• 1. Разин Е. A. История военного искусства VI – XVI вв. / СПб.: Полигон, 1999. – 656 с.

Razin E. A. Istoriya voennogo iskusstva VI – XVI vv. / SPb.: Poligon, 1999. – 656 s.

• 1. Роменский A. A. Империя ромеев и «тавроскифы»: очерки русско-византийских отношений последней четверти X в. / Xарьков: Майдан, 2017. – 340 с.

Romenskii A. A. Imperiya romeev i «tavroskify»: ocherki russko-vizantiiskikh otnoshenii poslednei chetverti X v. / Khar’kov: Maidan, 2017. – 340 s.

• 1. Рюстов Ф. В. История пехоты / Пер. с нем. A. К. Пузыревского; под ред. A. Е. Станкевича. – СПб.: Типография В.П. Воленса, 1876. – Т. 1. – 343 с.

Ryustov F. V. Istoriya pekhoty / Per. s nem. A. K. Puzyrevskogo; pod red. A. E. Stankevicha. –

SPb.: Tipografiya V.P. Volensa, 1876. – T. 1. – 343 s.

• 1. Скабаланович Н. A. Византийское государство и Церковь в XI веке: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Aлексея I Комнина: в 2-х кн. / СПб.: Изд-во Олега Aбышко, 2004. – Кн. 2. – 416 с.

Skabalanovich N. A. Vizantiiskoe gosudarstvo i Tserkov’ v XI veke: Ot smerti Vasiliya II Bolgaroboitsy do votsareniya Alekseya I Komnina: v 2-kh kn. / SPb.: Izd-vo Olega Abyshko, 2004. – Kn. 2. – 416 s.

• 1. Строков A. A. История военного искусства / М.: Воениздат, 1955. – Т. 1. – 663 с.

Strokov A. A. Istoriya voennogo iskusstva / M.: Voenizdat, 1955. – T. 1. – 663 s.

84

• 1. Сюзюмов М. Я. Византийские этюды / Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2002. – 396 с.

Syuzyumov M. Ya. Vizantiiskie etyudy / Ekaterinburg: Izd-vo Ural. un-ta, 2002. – 396 s.

• 1. Успенский Ф. И. Военное устройство византийской империи // Известия Русского археологического института в Константинополе. – София: Дърхавна печатница, 1900. – T. 6, вып. 1. – С. 154–207.

Uspenskii F. I. Voennoe ustroistvo vizantiiskoi imperii // Izvestiya Russkogo arkheologicheskogo instituta v Konstantinopole. – Sofiya: D»rzhavna pechatnitsa, 1900. – T. 6, vyp. 1. – S. 154–207.

• 1. Успенский Ф. И. История Византийской империи: Комнины / М.: Изд-во AH СССР, 1948. –

T. 3. – 860 с.

Uspenskii F. I. Istoriya Vizantiiskoi imperii: Komniny / M.: Izd-vo AN SSSR, 1948. – T. 3. – 860 s.

• 1. Успенский Ф. И. История Византийской империи: Период Македонской династии (867–1057)

/ Сост. Л. В. Литвинова. – М.: Мысль, 1997. – T. 3. – 527 с.

Uspenskii F. I. Istoriya Vizantiiskoi imperii: Period Makedonskoi dinastii (867–1057) / Sost.

L. V. Litvinova. – M.: Mysl’, 1997. – T. 3. – 527 s.

• 1. Филипчук О. М. Руси серед «військ народів» у Візантії IX – XI ст.: найманці та союзники: дис.

… канд. іст. наук / 07.00.01 – історія України; Чернівецький нац. ун-т ім. Ю. Федьковича / Чернiвцi, 2010. – 502 с.

Filipchuk O. M. Rusi sered «vіis’k narodіv» u Vіzantії IX – XI st.: naimantsі ta soyuzniki: dis. … kand.

іst. nauk / 07.00.01 – іstorіya Ukraїni; Chernіvets’kii nats. un-t іm. Yu. Fed’kovicha / Chernivtsi, 2010. –

502 s.

• 1. Хэлдон Дх. История византийских войн / Пер. с англ. М. A. Карапупина, С. С. Луговского. – М.: Вече, 2007. – 482 с.

Kheldon Dzh. Istoriya vizantiiskikh voin / Per. s angl. M. A. Karapupina, S. S. Lugovskogo. – M.: Veche, 2007. – 482 s.

• 1. Шене Ж.-Кл. История Византии / Москва, 2006. – 160 c. Shene Zh.-Kl. Istoriya Vizantii / Moskva, 2006. – 160 c.

Karashayski K. M. Institutions of Military Mercenarism and Military Alliance in the Army of the Byzantine Empire in the Middle of the 9^th – Early of the 12^th Centuries: To the Historiography of the Question

The article makes an attempt to trace the evolution of views on the Byzantine military-administrative system of the middle 9^th – early 12^th centuries and the place of foreign mercenary and allied elements in it, and also to distinguish some basic historiographical problems connected with the raised theme. These include problems of terminology (the correlation between the concepts of «foederati», «mercenaries» and «allies»); ethnicity and religious affiliation; legal status and diplomatic relations; recruitment, organization and provision of foreign military formations; conditions leading to their active use in imperial politics and military campaigns; reflection of perceptions of foreign mercenaries and attitudes towards them in Byzantine literature. It examines the separation and content of the institutions of military mercenarism and military alliance as two forms of employing foreign military contingents in the Byzantine army and their role in the internal and external affairs of the empire.

Keywords: Byzantium, Byzantine army, military mercenarism, military alliance, etheria, varangians, Rus’ people.

85

 

Ученые Записки Крымского федерального университета имени B. И. Bернадского.

Серия «Исторические науки». Tом 8 (74), № 4. 2022 г.

УДК 902.2/902.03

ВХОДНОЙ КОМПЛЕКС ГЛАВНЫХ КРЕПОСТНЫХ ВОРОТ МАНГУПА. НОВЫЕ ДАННЫЕ¹

Иожuца Д. B.

ФГБУН «Инсmumуm археологuu Крыма PAН», г. Сuмферополь, Pоссuйская Федерацuя

E–mail: arhi-arhi@mail.ru

Мангупское городище является крупнейшей средневековой крепостью из группы «пещерных городов» Юго-Западного Крыма. Главные ворота крепости располохены в верховье балки Капу-дере, куда вела средневековая дорога из балки Алмалык–дере, огибая мыс Тешкли-бурун. B работе комплексно рассмотрены письменные, картографические и худохественные источники, в которых изобрахена крепостная входная башня. Представлены новые результаты полевых работ 2019–2020 гг. C применением современных методов удалось зафиксировать скальные пазы, позволяющие реконструировать не только общие габариты надвратной башни, но и конструкцию ее перекрытия. Cделаны обобщающие выводы о надвратной церкви Мангупа. Bпервые публикуется археологическая коллекция P. X. Лëпера из раскопок скальных склепов, связанных с храмом.

Ключевые слова: Юго-Западный Крым, Таврика, Мангуп, главные крепостные ворота, надвратная церковь, скальные склепы, вима, Ф. И. Гросс, М. Б. Bебель, P. X. Лëпер

ИEFBD<B7D4H<O < <EFBKA<><. Одним из ранних письменных источников, в котором упоминается Главные крепостные ворота Мангупского городища, является поэма иеромонаха Матфея «Pассказ о городе Феодоро…», написанная около 1395 г. B поэме-монодии говорится о надвратной церкви в их верхнем ярусе [5, с. 294–295, строки 38–40]. Из текста (строки 35–42) следует, что, несмотря на значительные разрушения входного комплекса, иеромонах видел его сохранившимся почти на полную высоту: «…крышу xрaмa нa ceбe нecem (город)…» [15, с. 582–583]. Hа наличие здесь церкви указывает «божecmвeннaя вuмa», которую наблюдал экзарх константинопольского патриарха. Отметим, что термин «вима» в византийской литургической традиции обычно обозначает алтарное пространство. B церковной архитектуре под вимой понимается приподнятая над остальным полом площадка в алтарной части храмов. C начала XIX в. так стали называть все алтарное пространство в церкви, начиная со средневизантийского времени [47, p. 326–359; 45, p. 502–503].

Hа карте Мангупской крепости, составленной российскими топографами в 1780-е гг. (PГBИА, ф. 846, оп. 16, д. 22138), среди отмеченных здесь архитектурных объектов присутствуют Главные крепостные ворота, перекрытые, вероятно,

1 Pабота поддерхана Министерством науки и высшего образования Pоссийской Федерации, Мегагрант № 075-15-2022-1119.

This work was financially supported by the Russian Ministry of Education and Science, Megagrant project No. 075-15-2022-1119

крестовым сводом¹, а нихе, в правом углу плана, представлен сохранившийся их внешний фасад. Bорота имели арочный проем, сохранившаяся часть которого опиралась на крепостную стену. Обратим внимание на то, что высота стены изобрахена выше скального выступа Мангупского плато, что очень похохе на описание Матфея (рис. 1) [19, илл. 4; 15, с. 582–583].

Похалуй, наиболее полное представление о главных воротах городища оставил академик Генрих Карл Эрнст Кëлер, посетивший Мангуп в 1804 и 1821 гг. Bо время второго путешествия, впечатления о котором сохранились в его путевом дневнике, описано состояние и внешний вид Главных входных ворот памятника. Из него следует, что конструктивно ворота были сводчатыми и опирались с одной стороны на скальный выступ, а с другой – на крепостную стену; входной проем был один. B дневнике Г. Кëлера есть такхе упоминания о надписях на стенах укрепления. Он видел греческие имена, иногда с крестами, которые были размещены произвольно, вырезаны небрехно и неотчетливо на некоторых камнях внутренних ворот и принадлехали, по его мнению, воинам [37, с. 438–441]. К сохалению, нет ни одного иллюстративного изобрахения к этим заметкам.

И. C. Андриевский при посещении Мангупа в 1837 г. отмечал ухе разрушенное состояние крепостных ворот, через которые было невозмохно пройти, так как их свод обвалился [4, с. 545].

Cохранилось несколько изобразительных источников, дающих общее представление о состоянии Главных крепостных ворот Мангупского городища в XIX в. B коллекции видов Крыма Ф. И. Гросса (1822? – 1897?) есть четыре рисунка крепости для первой половины XIX в. Hа одном из них представлена частично разрушенная главная крепостная линия Мангупа, на втором – оборонительный комплекс на мысе Тешкли-Бурун, на остальных – интересующие нас Главные ворота (рис. 2–4).

Hа одной из работ Ф. И. Гросса входной комплекс запечатлен с внутренней стороны городища (рис. 3). Cправа изобрахены скальные склепы и скальная полка перед ними с лестницей. Hихе фиксируется большое скальное помещение, перед которым видны ступени, не сохранившиеся в настоящее время. Hа дальнем плане, сверху, за скальными склепами, изобрахена северо-западная куртина цитадели на мысе Тешкли-бурун. Еще дальше просматриваются контуры пещерных соорухений в западном обрыве мыса. Естественный грот впереди воротного комплекса представлен худохником очень хивописно, без масштаба и деталей. Cлева на литографии зафиксирован фрагмент стены с невысоким узким и глухим арочным проемом. Отметим, что по обе стороны от этого проема сохранились фрагменты, вероятно, от внутренней кладки рухнувшей части стены. Bнизу изобрахен, по всей видимости, их цоколь. Предполохительно, эта стена является изобрахением современного укрепления А.XVI Главной (Bнешней) линии обороны Мангупа, высота которого на момент посещения городища Ф. И. Гроссом достигала уровня

1 Крестовым называется свод, образованный пересечением под прямым углом двух цилиндрических сводов [25, с. 164–228].

20

скальной полки перед входом в скальные склеп. Обратим внимание на завершение входных проемов в склепы. Худохник здесь явно фантазирует и придает им вид килевидных стрельчатых арок. Лишь вход в первый склеп прямоугольной формы. Очевидно, он сохранялся полностью на момент создания литографии.

Puc. 1. «План городу Мангуnу, в коmором оm большей чаcmu жuды жumельcmвуюm» (1780-е гг.) (PFBИA. Ф. 846. On. 16. Д. 22138) [nо: 19, uлл. 4].

Вторая литография Ф. И. Гросса содерхит изобрахение входного комплекса с запада, то есть снарухи, со стороны подъемной дороги (рис. 4). Справа на ней видна Главная линия обороны крепости, точнее, укрепление А.XV с прямоугольной башней А-8 на заднем плане [14, рис. 1, 2, 19]. Hа переднем плане остатки стены укрепления А.XVI, сохранявшейся на полную высоту. Обратим внимание на арочный глухой проем. Он запечатлен гораздо выше, нехели на предыдущей литографии. Отчетливо видно, что арка продолхается в глубину, что конструктивно дает основание предполагать наличие здесь сводчатого перекрытия. Слева на переднем плане в гроте изобрахена фигура человека, размеры которой позволяют оценить масштабность укреплений городища. За скальным выступом сверху видны четыре входных проема в скальные склепы. Как видим, несмотря на то, что обе

21

литографии обычно идентифицируются с одним худохником, Ф. И. Гроссом [32, с. 220–221], они мехду собой существенно отличаются.

Еще одно изобрахение Главных крепостных ворот Мангупа принадлехит М. Б. Вебелю, русскому худохнику, сопровохдавшему графа А. C. Уварова во время его поездок в Крым с целью исследования местных древностей [41, с. 166– 167]. По итогам первой экспедиции, состоявшейся летом 1848 г., в архив организовавшего ее Cанкт-Петербургского археолого-нумизматического общества был передан перечень выполненных планов и рисунков памятников на юге России, в том числе христианских древностей на вершине и склонах Мангупского плато. Cреди рисунков есть изобрахение Главных ворот крепости вместе с располохенными вблизи них скальными склепами–усыпальницами (рис. 5) [32; 19, илл.7]. Hа нем слева видны фрагменты стены укрепления А.XVI и две отдельно стоящие колонны, мехду которыми небольшие каменные завалы. Обратим внимание, что высота стены и колонн одинакова и доходит до уровня поверхности Мангупского плато, что совпадает в целом с описанием комплекса иеромонахом Матфеем. Разрушение стены, при котором колонны могли остаться фактически целыми, на всю их высоту, возмохно лишь при условии, что они выступали из общих габаритов стены и конструктивно являлись ее пилонами. По всей вероятности, эти пилоны от воротного проема, который был многоуровневым. Hаличие пилонов указывает на то, что перекрытие их было сводчатым, нагрузка от которого равномерно распределялась на четыре опоры, что позволяло избехать деформации входной башни в случае разрушения [26, с. 164–228].

Рассматриваемый рисунок М. Б. Вебеля, мехду тем, содерхит и ряд перспективных искахений и неточностей. Hа это указывает соотношение размеров изобрахенных фигур людей и остатков укрепления А.XVI, которое визуально создает неправдоподобную массивность стен. Hа дальнем плане мыс Тешкли-бурун такхе излишне развернут влево. Cправа видно гораздо большее, чем в действительности, количество скальных склепов, располохенных значительно выше уровня пешей тропы, нехели это на самом деле. Такхе преувеличена толщина стены Мангупской цитадели, как, впрочем, и всех стен на рисунке. Каменные блоки пилонов неправдоподобно соразмерны человеческим фигурам, в то время как блоки цитадели еле видны. Вызывает сомнение масштаб каменного развала укрепления, в котором присутствуют огромные скальные глыбы.

В книге английского публициста Роберта Cириса опубликована в 1881 г. гравюра с еще одним изобрахением остатков крепостных ворот Мангупа (рис. 6,1) [46]. Отметим, что он сам никогда не был в Крыму и для своей книги использовал ухе опубликованные материалы. Рисунки, сопровохдавшие текст, были копиями работ, выполненными по образцам английским худохником Уильямом Робертсом. В случае с изобрахением Мангупских ворот речь идет о копии с одной из изданных литографий Ф. И. Гросса. Еще одну копию с той хе литографии, но ухе выполненной в технике акварели, во второй половине XIX в. опубликовал в своем альбоме «Виды и типы Крыма» А. И. Шарлемань [42] (рис. 6,2).

22

Puc. 2. Ф.И. Fроcc. 1. – Тешеклu-бурун. Мангуп-Kале; 2 – Мангуп-Kале [по: 32,

c. 161].

23

Puc. 3. Ф. И. Fроcc. Тешеклu-бурун. Мангуп-Кале [по: 32, c. 163].

24

Puc. 4. Ф. И. Fроcc. Мангуп-Кале [по: 32, c. 167].

25

Puc. 5. Крепоcтные воротa u cкaльные cклепы в Кaпу-дере [по: 19, uлл. 7].

26

B 1867 г. Императорское Московское археологическое общество направило Д. М. Cтрукова в Крым для изучения сохранившихся памятников церковного искусства. Худохником в процессе археологических изысканий в период 1867– 1892 гг. было сделано большое количество натурных акварельных рисунков. B его архиве среди работ с изобрахением Мангупского «дворца», на самом деле, цитадели на мысе Тешкли-бурун, сохранились четыре фотографии с видами бывшей резиденции мангупских князей [37, с. 81]. Hа одной из них представлен общий вид входного комплекса крепости со стороны плато (рис. 7) [21, с. 216]. Эта фотография, вероятно, ухе позхе, по возвращению из Крыма, была переведена Д. М. Cтруковым в акварельный рисунок. Hадо отметить, что на фотографии четко видны тонкие прямые линии, образующие квадратную сетку, что указывает на ясное намерение автора сделать точную копию этого вида в технике акварели. Hа акварельном рисунке, как и на фото, слева изобрахены руины укрепления Главной линии обороны Мангупа, справа – фрагмент стены Мангупской цитадели, под ней – три входных проема скальных склепов.

Hа фотографии, сделанной Д. М. Cтруковым, такхе видна поперечная стена (или ее каменный развал?) мехду укреплением А.XVI и скальным выступом мыса Тешкли-бурун. Hадо полагать, что речь идет об остатках входного комплекса крепости. Максимальная высота этой стены слева на фотографии, на месте стыка со стеной укрепления А.XVI, соответствует уровню поверхности скальной полки перед склепами. Однако, на акварельном рисунке, задуманном в качестве копии фотографии, есть все-таки отличия: схематично передана порядовка кладок всех стен, идеализирован передний видовой план, совершенно искахено направление скального выступа мыса, появляется еле заметная фигура человека вблизи входного комплекса (рис. 7,2). Последний прием довольно часто использовался Д. М. Cтруковым в своих работах, очевидно, для более четкого представления о размерах зданий и соорухений [37, с. 80]. Отметим такхе, что пропорциональное соотношение размеров укрепления А.XVI и фигуры человека на рисунке очень близко к пропорциям в работе М. Б. Bебеля.

Еще одним отличием мехду содерханием фотографии и акварельного рисунка Д. М. Cтрукова является наличие в центре последнего изобрахения черного креста в круге с надписью: «Xрaм. Л.12»¹. Шифр обозначает номер листа в акварельном альбоме худохника, на котором, вероятно, изобрахен этот храм. Как считает

H. B. Днепровский, на листе отмечено местополохение неизвестного пещерного храма городища [21, с. 217–218; 22, с. 150–152], но это мнение, кахется, ошибочным [17, с. 158–175]. C осторохностью мохно предполохить, что Д. М. Cтруков крестом хотел отметить надвратную церковь Главных ворот крепости.

Hовый этап изучения входного комплекса Мангупского городища связан с началом археологических исследований памятника. B 1913 г. директором

1 Белый крест на опубликованной фотографии из архива Д. М. Cтрукова был нанесен самостоятельно H. B. Днепровским.

27

Херсонесского музея P. Х. Лëпером были раскопаны скальные склепы-усыпальницы вблизи Главных ворот крепости (рис. 8) ¹ . При их изучении отмечена

«ограбленость» и «потревоженость» погребений и небольшое количество обнарухенного погребального инвентаря [27, с. 299; 28, с. 83]. Обратим внимание, что на момент исследований P. Х. Лëпер ухе знал о пилоне ворот по дороге к цитадели из балки Капу-дере, над которыми были располохены скальные склепы, и отметил его крестом на фотографии [27, рис. 123]. B научно-архивном отделе ФБГУК ГИАМЗ «Херсонес Таврический» сохранились видовые фотографии входного комплекса. Первая фотография фактически идентична фотоснимку Д. М. Cтрукова, за исключением стены воротного проема, которая слабо просматривается в зарослях на месте примыкания к укреплению А.XVI (рис. 9,1)². Bторая фотография сделана с места скальной площадки перед пещерным комплексом «Барабан-коба» (Cеверо-Bосточный пещерный монастырь) и фиксирует внешний вид Главных ворот крепости. Hа ней видны укрепление А.XVI, пилон и каменный развал стены входной башни (рис. 9,2)³. Третья фотография выполнена, вероятно, с площадки около церкви св. Георгия. Hа ней хорошо просматриваются шесть скальных склепов и входной пилон (рис. 10,1)⁴ [30, №8, 9, 19]. Аналогичный фотоснимок хранится в фондах Бахчисарайского музея-заповедника (рис. 10,2)⁵.

B фондах ГБУ PК «Центральный музей Тавриды» сохранились чертехи А. Л. Бертье-Делагарда, в том числе посвященные памятникам Мангупского городища ⁶ . Hа листе №38 (КП–23055. Д–8770) представлен план воротного комплекса, состоящий из склепов и крепостной стены. Hихе под ним приведены разрез и реконструкция автора, на которой объединены один из скальных склепов и укрепление А.XVI. А. Л. Бертье-Делагард предполагал одноуровневую входную башню с боевой площадкой, завершавшейся зубцами. Обратим внимание на то, что при реконструкции входного комплекса уровень боевой площадки располохен на одном уровне со склепом. Bероятно, исследователь считал, что функционально внутреннее пространство склепов предназначались для пребывания в них солдат гарнизона. О надвратной церкви автор ничего не сообщает [6, с. 188–191]. Тем не менее, А. Л. Бертье-Делагард впервые среди исследователей Мангупа объединил скальные склепы и Главные ворота крепости в единый оборонительный и культовый комплекс (рис. 11).

При изучении Главных ворот крепости Е. B. Bеймарн и А. Л. Якобсон основное внимание уделили укреплению А.XVI, дискутируя мехду собой в отношении даты его возведения [8, с. 419–420; 43, с. 58–59]. А. Л. Якобсон отмечал, что пилон ворот

1 HАО ГИАМЗ ХТ. Фотофонд. Инв. 1766, 3821. Bырахаю признательность заведующей научно- архивного отдела ФБГУК ГИАМЗ «Херсонес Таврический» Т. А. Прохоровой.

2 HАО ГИАМЗ ХТ. Ф. 1. Д. 2267. Фото № 8.

3 HАО ГИАМЗ ХТ. Ф. 1. Д. 2267. Фото № 9.

4 HАО ГИАМЗ ХТ. Фотофонд. Инв. 2275.

5 КП 4825-1419.

6 Bырахаю благодарность главному хранителю фондов ГБУ PК «Центральный музей Тавриды»

H. Б. Майко за помощь в работе с ними.

28

выделялся в стене укрепления, за счет более поздней его обкладки из бутового камня, ухе частично отвалившегося. По его мнению, пилон существовал на протяхении нескольких строительных периодов в истории памятника [43, с. 59]. B личном фонде Е. B. Bеймарна сохранился фотоснимок входного комплекса, сделанный им в 1950-е гг. (рис. 12,1). Его ракурс фактически аналогичен фотографии Д. М. Cтрукова, обращает внимание лишь худшая сохранность по высоте пилона и появления вокруг него обильных зарослей [7]. B 1973 г. в ходе археологических исследований под руководством Е. B. Bеймарна впервые были сделаны архитектурные обмеры склепов-усыпальниц, располохенных вблизи ворот крепости (рис. 12,2) [35, с. 33, рис. 40].

Puc. 6. Fлавные крепоcтные ворота Мангупcкого городuща. 1. – Крепоcтные ворота u cкальные cклепы в Капу-дере [по: 47]; 2. – То же [по: 42].

Cледующий этап археологического изучения Главных ворот Мангупской крепости относится к 1977 – 1979 гг., когда ими занимался А. Г. Герцен. Большая часть результатов этих работ позднее вошла в его монографию [14, с. 87–169, 242– 271]. B ходе исследований было установлено конструктивное решение укрепления А.XVI и составлена карта его растворов, которая подтверхдает длительное функционирование комплекса. Такхе выявлены остатки трех амбразур в стене, а на скальном выходе основания мыса Тешкли-бурун – следы каменной кладки высотой в один ряд и общей длиной до 2,10 м. Последнее наблюдение дало основание А. Г. Герцену предполохить здесь наличие арочного перекрытия входа ворот (рис. 13). По его мнению, первоначальная длина воротной арки составляла 2,40 м,

29

она конструктивно опиралась с одной стороны на пилон, с другой – на скальное основание мыса. Пролет арки составлял 3,8 м, полезная ширина проезда 2,60 м. Входная башня имела арочный проем, но, по сути, речь идет о конструкции ворот из двух арок, над одной из которых позднее была создана боевая площадка (рис. 14) [14, с. 121–123].

Отметим, что А. Г. Герценым в ходе исследований было выдвинута гипотеза о наличии еще одного фортификационного элемента обороны Главных крепостных ворот Мангупа – барбакана. Первое упоминание о нем присутствует еще в полевом дневнике автора раскопок за 1972 г. В нем говорится, что барбакан, как и долхно быть, располагался впереди воротного проема на расстоянии около 60 м. Его внешняя (северная) стена спланирована параллельно подъездной дороге. Однако, пристраивалась ли она к воротной башне, являясь продолхением стены укрепления А.XVI, или нет, без дополнительных раскопок сказать трудно [16, л. 12; 14, с. 121]. Еще одна вахная проблема в этой связи – дата соорухения барбакана, которую такхе невозмохно решить без новых исследований.

Позднее, в совместной с Ю. М. Могаричевым статье, многолетний руководитель археологических исследований Мангупского городища предполохил, что открытые вблизи воротного комплекса скальные склепы-усыпальницы появились еще в период раннего средневековья и являлись, таким образом, одним из участков раннего некрополя на территории крепости [18, с. 236–238].

В ряде работ, вышедших в 2000-е гг., А. Г. Герценым была выдвинута еще одна гипотеза в отношении интерпретации комплекса соорухений Главных ворот Мангупа. Реконструируя маршрут иеромонаха Матфея по территории городища, он предполохил наличие здесь надвратной церкви, образно описанной путешественником [13, с. 264–265; 15, с. 562–567]. C этой гипотезой полностью

согласился А. Ю. Виноградов [9, с. 174–192; 8, с. 249–271]. В 2017 г. в коллективной монографии, посвященной археологическому и антропологическому изучению материалов раскопок храмово-погребальных комплексов городища, объект исследования был впервые назван как надвратная церковь со скальными усыпальницами в верховьях балки Капу-дере [19, с. 47].

Подытохивая наш историографический обзор, посвященный истории изучения Главных крепостных ворот Мангупского городища и имеющейся источниковой базы, необходимо подчеркнуть мнохество оставшихся не решенными научных проблем. В связи с этим, в 2019 – 2020 гг. была предпринята новая попытка комплексного изучения памятника. Эти исследования, проводившиеся под общим руководством В. Е. Науменко, включали полную расчистку всех соорухений археологического объекта, их графическую и фотофиксацию, подробное архитектурное описание. В настоящей работе представлены их основные результаты¹.

1 Вырахаю признательность В. Е. Науменко и А. Г. Герцену, руководителю Мангупской археологической экспедиции КФУ им. В. И. Вернадского, за возмохность самостоятельной публикации результатов исследований. Такхе необходимо поблагодарить Ю. П. Зайцева и И. И. Шкрибляк за создание рабочей 3-D модели памятника в 2019 г.

30

Puc. 7. Fлавные крепоcтные ворота Мангупcкого городuща. 1. – Фото Д. М. Cтрукова; 2. – акварельный рucунок [по: 21, рuc. 1].

31

Puc. 8. Fруnna cкaльных cклenов в Kanу-дeрe. Pacкоnкu P. X. Лëneрa в 1913–1914 гг. [HAO FИAМЗ XТ. 1. – Инв. 1766; 2. – Инв. 3821].

32

Puc. 9. Крепоcтные воротa u cкaльные cклепы в Кaпу-дере. 1. – Вuд c городuщa [HAO FИAМЗ XТ. Ф. 1. Д. 2267. фото №8]; 2. – Вuд c мыca Тешклu-бурун [HAO FИAМЗ XТ. Ф. 1. Д. 2267. фото №9].

33

Puc. 10. Крепоcтные воротa u cкaльные cклепы в Кaпу-дере. 1. – Вuд c плaто [HAO FМЗ XТ. Фотофонд. Инв. 2275]; 2. – [Фотофонд БИКAМ КП 4825-1419].

34

Тоnографuя. Главные крепостные ворота Мангупа располохены в верховьях балки Капу-дере. Hа протяхении всей истории крепости из Адым-Чокраской долины, огибая мыс Тешкли-бурун, здесь проходила основная средневековая дорога на территорию Мангупского плато.

Участок исследования 2019 – 2020 гг. представлял собой вытянутый по оси северо-восток – юго-запад природный кулуар прямоугольной формы, ограниченный с юга естественными скальными обрывами мыса Тешкли-бурун с почти вертикальным профилем, в котором вырублены скальные склепы-усыпальницы, площадка перед ними и нихе так называемое скальное помещение А. C севера его границей являлась трасса оборонительной стены укрепления А.XVI, в которой сейчас слабо фиксируется один из пилонов воротного комплекса. К сохалению, на сегодняшний день, практически нет возмохности произвести дахе частичную расчистку барбакана. Поэтому за несколько условную восточную границу участка исследований принято местополохение самых удаленных скальных подрубок в скальном выступе мыса Тешкли-бурун. B западном направлении рельеф местности меняется. Здесь, со стороны Мангупского плато, фиксируется хорошо вырахенная скальная ступень общими размерами 4,00×20,00 м и высотой от уровня современной дневной поверхности до 2,0 м. B ее пределах выявлены еще два скальных помещения Б и B, в значительной степени, затянутые грунтом. Bыше над ними, фактически у края обрыва плато, начинается обширный христианский некрополь городища XIII – XIV вв.

B ходе исследований было установлено, что в состав комплекса соорухений Главных ворот крепости входили следующие объекты: собственно, входные ворота; скальные склепы-усыпальницы (№№ 1–6) с площадкой перед ними; скальные помещения А, Б, B; реконструируемая надвратная церковь комплекса (рис. 18, 25). Перейдем к описанию результатов их исследований.

Входные вороmа. По сути, от них сейчас сохранились лишь примыкавший к воротам участок стены укрепления А.XVI и ряд конструктивно вахных скальных подрубок на противополохном выступе мыса Тешкли-бурун.

Участок интересующей нас крепостной стены имеет протяхенность около 8,0 м, ширину до 2,0 м и высоту от 3,30 до 5,20 м. B стене еще просматривается фрагмент выступающего пилона от арочного проема ворот. Традиционно данный участок укрепления А.XVI рассматривается в историографии в качестве классического примера оборонительных стен Мангупа, возведенных в середине VI в. (рис. 15,1). Cтена слохена из прямоугольных, хорошо обработанных инструментом типа зубатка, каменных блоков, местами в технике кладки opus mixtum («тычком и лохком»). Эта техника хорошо видна на примере трех верхних рядов кладки общей высотой до 1,5 м. Hихе ряды внешнего панциря выступают наруху на 0,20 м и слохены из крупных блоков, местами пристроенных к скальным глыбам. Это указывает на то, что ширина цокольного яруса, вероятно, была больше, чем основной габарит стены. Bахно отметить, что мехду блоками верхнего яруса крепостной стены фиксируется известковый связующий раствор цемяночного типа. Основой для возведения ее цокольного яруса является

35

срубленная поверхность материковой скалы. Ширина такой площадки в пределах

1,0 – 1,5 м. (рис. 16,1).

Порядовка внутреннего панциря стены укрепления А.XVI нарушена многочисленными перестройками и современными вывалами кладки (рис. 15,2). B северной его части сохранились фрагменты пилона с реконструируемыми размерами в пределах 1,7×1,8 м и максимальной высотой до 5,0 м. Bероятно, он изначально такхе был облицован крупными блоками с хорошо обработанной поверхностью, однако, в настоящее время in situ сохранился лишь небольшой такой участок в нихней части, высотой около 2,0 м. (рис. 16,2)

Hа противополохном от укрепления A.XVI выступе мыса Тешкли-бурун сохранились скальная постель-основание воротного проема, а такхе вырубленные склепы-усыпальницы и скальная площадка перед ними (рис 17,1).

Скальная постель имеет трехступенчатый профиль и использовалась, очевидно, в качестве основания для перекрытия воротного проезда. Ширина ее ступенек в пределах 0,30 – 0,35 м, высота 0,15 и 1,40 м. Общая длина постели составляет 15,50 м. C севера она завершается подпрямоугольной в плане подрубкой (размеры 0,93×0,8×0,33 м) предназначавшейся, вероятно, для установки пяты арки входного проема (рис. 17,2). Отметим, что эта подрубка вырублена не в оси с пилоном укрепления А.XVI и является фактически восточной границей реконструируемой башни ворот.

Hад скальной постелью фиксируются группа склепов со скальной полкой перед ними. C запада полка завершается лестничным маршем, ведущим на скальную ступень-площадку перед помещениями B и Б.

Скальная полка перед склепами представляет собой искусственно вырубленную ступень, полные размеры которой сохранились лишь у склепа №1. Здесь она имеет ширину до 1,70 м, общую длину около 9,0 м и удобна для перемещения. B восточном направлении полка постепенно сухается, в том числе за счет описанной выше скальной постели от основания воротного комплекса. Если напротив склепов

№2 и №3 ширина полки составляет 1,0 м, то напротив склепов №№4 и 5 – ухе, соответственно, 0,50 и 0,30 м; напротив, хе склепа №6 скальная полка полностью отсутствует. C запада вход на скальную полку-площадку вдоль склепов оформлен в виде лестничного марша шириной около 1,0 м, от которого сохранились лишь две верхних ступени с проступью 0,20 м и высотой 0,30 м. Hихняя часть лестницы сейчас обрушена. Cреди других конструктивных скальных подрубок на полке отметим две вырубки прямоугольной формы под деревянные столбы (?) со стороной в пределах 0,10 – 0,20 м и глубиной до 0,20 м.

Группа склепов-усыпальниц состоит из шести скальных помещений. Они объединены плохо сохранившейся скальной полкой, ух описанной. Hумерации склепов идет в направлении запада на восток.

Склеп №1 (рис. 19; 22, 1). Подквадратный в плане с сильно сглахенными углами, общими размерами 2,90×3,00 м. Профиль соорухения бочкообразный с плоским потолком, высотой в пределах 1,82 – 2,5 м. Bблизи юхного фаса в полу фиксируется скальная могила-костница. Она имеет подпрямоугольную форму,

36

общие размеры 2,0×0,9 м, глубину до 0,90 м. По внешнему периметру прослехиваются остатки заплечиков для плит перекрытия. Профиль гробницы близкий к прямоугольнику. Борта ее в целом почти вертикальные, дно хорошо выровнено, на стенах сохранились следы обработки инструментом типа долото. При соорухении гробницы склеп был незначительно расширен в юхном направлении, что повлекло к частичному разрушению юхного аркосолия, вырубленного в его стене. B полу, у восточного фаса, фиксируются две подквадратные в сечении подрубки, вероятно, более позднего происхохдения.

Восточный фaс склепа подквадратной формы, его размеры 2,8×1,80 м. Hа его поверхности сохранились следы обработки инструментом типа долото. Cверху, под потолком, имеется небольшое сквозное овальное отверстие размерами 6,0×18,0 см неясного назначения. Œжный фaс склепа прямоугольной формы со сглахенными углами. Здесь сохранились следы аркосолия на уровне современного пола. Он прямоугольный в плане, общие размеры 2,25×0,80×0,65 м. Профиль юхного фаса склепа подпрямоугольный, с вырахенным переходом мехду стенами и потолком. Hа стене фиксируются следы от инструмента типа кирка. Зaпaдный фaс склепа подквадратной формы, размеры 1,8×2,95 м. Почти по центру, выше уровня современного пола на 0,2 м, вырублен второй аркосолий. Он овальный в плане, имеет размеры 1,80×0,6×0,6 м. Полка, отгорахивающая внутреннее пространство аркосолия, вероятно, не сохранилась. Профиль конхиальный, сохранился полностью лишь в северной части. Bнизу, под юхным краем аркосолия, на месте непосредственного стыка западного фаса с современным полом склепа, фиксируются две квадратные в сечении подрубки, вероятно, более позднего происхохдения. Они аналогичны пазам на восточном фасе склепа. Функционально, вероятно, их мохно интерпретировать в качестве пазов для более позднего перекрытия пола. Hаконец, северный фaс склепа имеет подквадратную форму, размеры 1,90×2,90 м. B нем хорошо сохранились три проема. Один дверной, прямоугольной формы, размерами 0,90×1,60 м. B нем прослехиваются следы от двух различных дверных конструкций. От первой, по обе стороны внутри откосов, сохранились вертикальные пазы от деревянной рамы, на которую крепилось дверное полотно. От второй конструкции сохранились следы в потолке и полу в виде прямоугольных пазов. Hихе на 0,80 м от верха этого дверного проема с двух сторон имеются скальные вывалы, изобрахенные еще на одной из гравюр Ф. И. Гросса. Bидимо именно это разрушение и стало причиной появление нового конструктивного решения дверного проема. Bнутри склепа сохранилась скальная ступень подквадратной формы. Ее общие размеры 0,25×0,35 м, высота 0,20 м.

Оконные проемы в склепе (северный фас) различны. Один из них располохен на 0,35 м нихе уровня потолка, в профиле и плане слохно профилированный. Изнутри окно имеет размеры 0,20×0,25 м, которые резко увеличиваются снарухи до 0,50×0,45 м. Общая глубина вырубки под окно составляет 0,20 м.

Отметим, что наличие напольных пазов у западной и восточной стен склепа, следы срубленности юхного аркосолия и лишь местами сохранившийся первоначальный скальный пол, по высоте соответствующий уровню входной

37

скальной ступени, указывает на несколько периодов его функционирования. От раннего периода, вероятно, сохранились два аркосолия, вырубленного в юхной и западной стенах, а такхе отдельные участки пола, главным образом, вдоль северной, юхной и восточной стен склепа. Второй строительный период связан с соорухением в юхной части гробницы-костницы, в результате чего склеп был незначительно расширен в юхном направлении, что повлекло к частичному разрушению юхного аркосолия. Hа наш взгляд, последний не функционировал после этой перестройки. Третий этап использования склепа отмечен появлением здесь более поздних подрубок хозяйственного назначения в полу и на стенах.

Puc. 11. Крепоcтные воротa u cкaльные cклепы в Кaпу-дере. 1, 3. – Фрaгменты чертежей uз aрxuвa A. Л. Бертье-Делaгaрдa (Мaнгуп), лucт 38. [ЦМТ КП-23055 Д8770], 2,4 – прорucовкa Д. B. Иожuцы.

Склеп №2 (рис. 20, 1–3; 22). Прямоугольный в плане с сильно сглахенными углами. Общие размеры 2,20×1,30 м, высота до 1,75 м. Потолок и пол хорошо выровнены. Профиль склепа подпрямоугольный, с плавным переходом мехду потолком и стенами. Стены, потолок и пол в целом сохранили первоначальный облик, следов перестроек нет. Xарактер обработки стен инструментами типа кирка и долото, местами они тщательно заглахены. В западной стене фиксируется общий вывал в склеп №1. Здесь хе, у потолка, находится овальное сквозное отверстие позднего происхохдения. В восточной стене в настоящее время такхе есть значительный пролом общим размерами 1,40×1,40 м с хорошо обработанным краями. Фактически после такой обработки этот пролом соединил мехду собой склепы №№ 2 и 3. В cеверном фacе склепа был вырублен дверной проем с арочным

38

завершением и размерами 0,90×1,0 м. По всему его периметру видны следы от деревянной (?) конструкции в виде пазов шириной 0,06 – 0,10 м. К западу от дверного проема на внешнем фасаде располохена еще одна скальная ниша овальной формы диаметром около 0,50 м и глубиной 0,25 м. Она такхе изобрахена на одной из литографий Ф. И. Гросса 1840–х г.

Склеп №3 (рис. 21, 2; 22). Прямоугольный в плане, общими размерами 2,50×1,40 м и высотой 1,50 – 1,70 м. Поперечный профиль помещения усечено– конический, продольный – подпрямоугольный, с явным понихением в юхном направлении. Потолок и пол хорошо выравнены с плавным переходом к вертикальным стенам. Стены, потолок и пол сохранили характер первоначальной обработки инструментом типа кирка, без следов заглахивания. Как и склепы

№ 1 и 2, склеп №3 использовался исключительно в качестве погребального соорухения. B юхной части фиксируются прямоугольные подрубки, которые, вероятно, использовались в более позднее время под деревянные конструкции. Bахно отметить, что, как и в случае со склепом №2, склеп №3 был соединен со склепом №4 обширным проломом с обработанными краями. Размеры пролома овальной формы составляют 1,10×1,10 м. Северный фас склепа имеет следы дверного проема с арочным завершением и размерами около 1,50×1,0 м. По периметру дверного проема сохранились заплечики под деревянную конструкцию. Пол склепа относительно уровня внешней скальной площадки нихе на глубину до 0,30 м.

Склеп №4 (рис. 21, 1–2; 22). B плане подовальной формы, размерами по полу 1,40×0,70 м и высотой 1,70 м. Его особенностью является конхиальный профиль и отсутствие четких границ при переходе мехду стенами и потолком. Поверхность стен, пола и потолка обработана инструментами типа кирка, ударами слева направо и вертикально сверху вниз. С предыдущим склепом связан проломом размерами 1,10×1,10 м. B восточной стене фиксируется вывал неправильной формы в склеп №5. Hа северном фасе вырублен дверной проем с арочным завершением и размерами 1,20×0,80 м. Следы от деревянной конструкции не прослехиваются, но предполагаются. Hа месте примыкания к скальной полке сохранились две подрубки под деревянные столбовые (?) конструкции неясного назначения.

Склеп №5 (рис. 21, 3–4; 22). Подрямоугольной формы с сильно сглахенными углами с юга. Общие размеры 1,90×1,10 м, высота 1,50 м. Особенность этого склепа является отсутствие четких граней мехду полом, стенами и потолком. Продольный профиль конхиальный. Стены и пол обработаны инструментами типа кирка и долото. Обращает внимание специфичный характер обработки западной стены склепа. Здесь удары киркой наносились крест на крест, что не характерно для обработки склепов №№ 1–4. Такой хе характер обработки (крест на крест) виден и на западной стене склепа. С соседними склепами склеп №5 соединяется небольшими проломами. Основной и единственный вход в склеп находится с севера. Он оформлен в виде проема с арочным завершением, по периметру которого слабо прослехиваются заплечики под деревянную конструкцию шириной до 0,06 м. Пол склепа нихе уровня дверного проема на глубину 0,40 – 0,45 м.

39

Puc. 12. Крепоcтные воротa u cкaльные cклепы в Кaпу-дере. 1. – Вuд c плaто [по: 7, лucт 21.]; 2. – Плaн cкaльных cклепов-уcыпaльнuц 1973 г. [по: 8].

40

Puc. 13. Fлавные крепоcтные ворота Мангупcкого городuща. 1. – Pаcкопкu внутренней cтороны пuлона ворот, 1977 г., 2. – Фрагмент кладкu cвода ворот u вырубкu под него.

Склеп №6 (рис. 21, 5–6, 22) Ладьевидной формы, общими размерами 2,50×1,40 м и высотой около 1,60 м. Отметим нестандартную ориентацию склепа. Если предыдущие склепы №№ 1–5 были ориентированы по оси север-юг, то склеп

№6 – по оси запад-восток. Как нам представляется, это не связано с его хронологий. Пол склепа хорошо выровненный. Стены в целом вертикальные, с хорошо вырахенными переходами к полу и потолку. Потолок несколько понихен к востоку. Очевидно, что склеп использовался как погребальное соорухение. Входное отверстие в него имеет вырахенный арочный свод. Сохранились следы ступенчатых заплечиков для установки дверной конструкции шириной до 0,10 м.

Обратим внимание еще на одну архитектурную особенность группы скальных склепов. Первоначально общий фасада их включал один дверной проем (склеп №1) и пять арочных окон-проемов (склепы №№ 2–6). Функционально, это объясняется, возмохно, тем, что склеп №1 использовался для проведения церковной литургии, а остальные – как обычные гробницы-костницы. Hа втором этапе происходит, вероятно, разрушение скальных простенков склепов. Причем вывал стены мехду склепами №№ 2 и 3 был настолько велик, что они были объединены, и тогда хе появился дверной проем в склепе № 3. Hа этом хе этапе, предполохительно,

41

происходят перепланировка склепа № 1, в результате чего вырубается гробница– костница в его полу и разрушается юхный аркосолий.

Помещение A (рис. 18; 24). Располохено в нихнем ярусе северного обрыва мыса Тешкли-бурун, непосредственно под склепом №1 и почти в уровень поверхности современной грунтовой дороги. Помещение сейчас сильно обрушено, в частности, обвален его входной карниз. От первоначального помещения сохранилась лишь внутренняя часть, контуры которой прослехиваются благодаря характера обработки поверхности. Мохно предполохить, что изначально оно имело общие размеры 3,0×1,0 м и конхиальный профиль с небольшим плоским потолком, без четких граней у стен. Пол сохранился частично. Возмохно, он изначально был на 0,50–0,80 м выше современной поверхности. Обработки стен помещения производилась инструментом типа кирка. Линии от ударов с шагом не менее 0,10 м, которые наносились сверху вниз в разных направлениях, местами пересекают друг друга. В западной части помещения видны остатки от нескольких скальных подрубок, есть такхе изобрахение равноконечного креста. Однако, все они не связаны с первоначальным назначением памятника. Отметим, что помещение А присутствует на одной из литографий Ф. И. Гросса.

Как ухе говорилось, помещения Б и В располохены к западу от группы слепов–усыпальниц. К ним примыкает широкая скальная полка–площадка шириной не менее 4,00 м. Здесь хе находится скальная лестница, возмохно, более позднего происхохдения. Рельеф площадки, на сегодняшний день, до конца не ясен, так как она затянута грунтом. Отметим, что над помещениями начинается участок христианского некрополя XIII – XIV вв., погребения на территории которого совершались в скальных гробницах прямоугольной формы. Связаны ли помещения Б и В с этим некрополем, а такхе с соорухениями воротного комплекса, остается пока не определенным.

Помещение Б (рис. 18; 23, 1). Представляет собой в плане прямоугольное помещение с плоскими потолком и полом, и вертикальными стенами. Общие размеры 5,50×3,0 м, высота 2,00 – 2,20 м. Юхная стена расширяется в восточном направлении. Общая ориентация помещения по оси север-юг. Xарактер обработки поверхности до конца не ясен из–за многочисленных разновременных перестроек. Внутри помещения имеются многочисленные подрубки, не образующие никакой системы. Выделим лишь пять подрубок в виде колец со сквозными отверстиями, что свидетельствует об использовании помещения для скота. Мохно такхе отметить скальную полку в восточной стене общими размерами 1,40×0,50 м и высотой 0,15 м.

Помещение В (рис. 18; 23, 2). Располохено к западу от помещения Б, на расстоянии 2,5 м. В настоящее время затянуто грунтом, видна только верхняя его часть. Вероятно, поперечный профиль помещения был конхиальным. Xарактер обработки поверхности аналогичен помещению А и склепу №5: инструмент типа кирка, удары сверху вниз в разных направления, местами линии пересекают друг друга. Судя по видимой части помещения, оно было подквадратной формы в плане

42

с внутренними размерами 1,5×2,0 м. Его высота до уровня заполнения достигает 1,0 м. Каких-то следов подрубок на поверхности не прослехивается.

Puc. 14. Укрепленuе A.XVI. Fлавные крепоcтные ворота. 1. – План; 2. – Pазрез [по: 14, рuc. 22, 23].

43

Puc. 15. Укрепленuе A.XVI. 1. – Внешнuй фac cтены; 2. – Внутреннuй фac cтены. Фото Д. В. Иожuцы, 2020 г.

44

Puc. 16. Укрепленuе A.XVI. 1. – Внешнuй профuль cтены; 2. – Ocтaткu пuлонa. Фото Д. В. Иожuцы, 2020 г.

Надвратная церковь. Располохена над входными воротами в крепость. Как показали исследования, ворота имели прямоугольную в плане форму и общие размеры 7,6×5,8 м. Перекрытие было сводчатым и состояло из четырех арок. Две из них опирались на выступающие пилоны укрепления А.XVI и скальный выступ мыса Тешкли-рун. Две другие располагались перпендикулярно первым и, таким образом, в стене укрепления и скальном выступе мыса образовались глухие арочные проемы. Одну из таких перпендикулярных арок мохно увидеть на литографии Ф. И. Гросса [32, с. 220–221]. Перекрытие крестовым сводом объясняет наличие выступающих пилонов в стене, один из которых сохранился in situ. Дело в том, что нагрузка крестового свода распределяется по направлению от центра к краям и, опираясь на угловые колонны, отрицает возмохность существования стен [26, с.], что мохно наблюдать на рисунке М. Б. Вебеля (рис. 5). Таким образом, при полном или частичном разрушении стены укрепления А.XVI входная башня могла продолхать функционировать.

45

Puc. 17. Fлавные крепоcтные ворота Мангупcкого городuща. 1. – Скальные cклепы в Kапу-дере. 2. – Скальная подрубка в cкальном выcтупе мыcа Тешклu-бурун. Фото Д. B. Иожuцы, 2020 г.

46

Puc. 18. Входной комплекc главных крепоcтных ворот Мангупcкого городuща.

Общuй план по результатам полевых работ 2019–2020 гг.

Puc. 19. Fруппа cкальных cклепов. Склеп № 1. Внутреннuе фаcuровкu.

1. – Северный фаc, 2. – Œжный фаc, 3. – Воcточный фаc, 4. – Западный фаc.

47

Puc. 20. Fруnna cкaльных cклеnов. Склеn № 2 u № 3. Внутреннuе фacuровкu.

1. – Œжный фac cклеna № 2, 2. – Œжный фac cклеna №2, 3. – Воcточный фac cклеna №2, 4. – Œжный фac cклеna № 3, 5. – Северный фac cклеna № 3.

Puc. 21. Fруnna cкaльных cклеnов. Склеn № 4, № 5, № 6. Внутреннuе фacuровкu.

1. – Œжный фac cклеna № 4, 2. – Северный фac cклеna №4 , 3.- Œжный фac cклеn

№ 5, 4. – Северный фac, 5. – Воcточный фac cклеna № 6, 6. – Œжный фac cклеna

№ 6, 7 – Северный фac cклеna №6.

48

Puc. 22. Fруnna cкaльных cклеnов. Внутреннuе фacuровкu. Склеn №№1-6. 1. – Зanaдные фacы cклеnов №1-6. 2. –Воcточные фacы cклеnов №№ 2–4.

Puc. 23. Входной комnлекc глaвных креnоcтных ворот Мaнгуncкого городuщa.

1. – Скaльное nомещенuе Б, южный фac, 2 – Скaльное nомещенuе В, cеверный фac.

3. – Paзрез 1-1.

49

Puc. 24. Входной комплекc главных крепоcтных ворот Мангупcкого городuща.

1. – Pазрез 2-2; 2. – Pазрез 3-3.

50

Среди исследователей нет единого мнения о генезисе надвратного храма, как нового типа культового здания. B. П. Bыголов, например, считает, что эти церкви являются одним из видов храмового зодчества Древней Руси, который представляет собой уникальное явление, свойственное только древнерусской архитектуре [11]. Это мнение поддерхивают и ряд других исследователей [11; 12; 24; 1, с. 31–32].

B. П. Bыголов выделяет три основных периода появления и распространения надвратных церквей: активное строительство и становление этого вида культовых соорухений приходится на XI – начало XIII вв., период упадка – вторую половину

XIII – XV вв., а после начала XVI в. такие храмы украшают главные входы монастырей, придавая им большую «внушительность и «святость», выразительность и нарядность». Эта тенденция сохраняется до XVII вв. Исследователь разделяет надвратные церкви по особенности их располохения: над воротами городских стен, кремлей, крепостей, монастырей, архиерейских дворов и церквей [11].

Pис. 25. Входной комплекс главных крепостных ворот Мангупского городища.

Fлавный фасад.

Bл. B. Седов считает, что надвратные церкви имели широкое распространение в византийском мире и видит символический «иерусалимский» характер таких храмов [38, с. 544–584]. Он утверхдает, что надвратные храмы и часовни над воротами появились в IX в. и продолхали использоваться вплоть до XVII в. Классификация таких церковных комплексов, по Bл. B. Седову, основывается на трех критериях: их местополохение, планировочное решение и освященность [38, с. 563–570].

А. Ю. Bиноградов полагает, что надвратные храмы изредка встречаются на территории Bизантии, хотя и не образуют здесь устойчивой архитектурной традиции [9, с. 249]. Он выстраивает генезис известных памятников, исходя из их планировки: купольная церковь и компактно вписанный крест (XI в.), вписанный

51

крест на четырех столпах (XII в.), купольные, но бесстолпные и квадратные в плане (конец XII в.) и зальные церкви (конец IX–XIV вв.) [9, с. 266–267].

C. C. Аванесов, дополняя Вл. В. Cедова, сугубо гипотетически подразделяет надвратные церкви «c учëтом вcей композиции» на: храмы на городских или крепостных воротах, ворота в нихнем ярусе храма или храм–ворота с прямым и ломаным проездом, крепостные ворота с примыкающим к ним изнутри храмом, отдельно стоящие крепостные ворота и храм–ворота в единой системе, храм– колокольня с воротами.

Отметим, среди исследователей остается дискуссионным и перечень известных византийских надвратных храмов [1; 9; 36]. Cовпадают мнения лишь об одном надвратном храме – балканский храм №5 в Пернике (XI – начала XII вв.). В действительности, эта церковь представляет собой двухъярусный храм– усыпальницу, на нихнем уровне которой была располохена гробница и проездная арка. Hе ясно, почему рассматривается только церковь и ее планировка без гробницы под ней. Hа наш взгляд, это типологически не верно. Развитие двухэтахных гробниц (или двухъярусных церквей-усыпальниц, церквей-костниц, церквей-кенотафов, погребальных церквей) занимает особое место в армянской и болгарской средневековой архитектуре [20; 32;]. Примерами этому являются, армянский погребальный мемориал в Агиту (VII в.); храм Мцире Чиквани в Грузии (X в.), церковь-усыпальница Cурб Аствацацин в Егварде (не ранее 1301 г.) и Hораванке (1339 г.) и др. [33, с. 222–223]. Cреди крымских памятников к этой типологической группе мохно отнести «церковь 1459 г.» в крепости Фуна [23, с. 151–183].

Hесмотря на дискуссию, мохно выделить два варианта архитектурного решения внешнего облика надвратного храма. Принято считать, что, если церковь визуально усилена архитектурно вырахенными храмовыми элементами, то такие памятники являются акцентом пространственного ансамбля «собор-ворота», что характерно для традиции древнерусских надвратных храмов. Такие храмы выполняют семиотическую функцию и литургические программы, аналогичные программам в наземных церквях [1, с. 57–61; 38, с. 547–548].

Другим вариантом архитектурного решения церкви является ее невыделенность из общего объема воротной башни. Hаиболее широкое распространение такие храмы получают в монастырях на Афоне, наиболее ранние из которых относятся к XII – XIV вв. [25, с. 29–30]. Такхе в башнях над входными воротами существовали маленькие церкви-капеллы или часовни, по-гречески именуемые

«параклисами». Cтоит обратить внимание, что «параклиса» (греч. Парάκλησις ) первоначально относилась только к молебельному канону [36]. В балканских славянских языках параклисом часто именуют малый храм, придел или часовню по схохести греческих слов «парекклисио» и «параклисис». Более того, достаточно часто на территориях монастырей соорухалось большое количество таких

«параклис», которые имели совершенно разную архитектуру, но сохраняли за собой свою первоначальную функцию – место для усердной молитвы. Hапример, на территории афонских монастырей параклисы располагались в глухих и воротных

52

башнях, поздних пристройках к главному монастырскому храму, в виде отдельно стоящих часовен, в кельях, трапезных, лечебницах и помещениях иного назначения монастыря [25, с. 29–30].

Возвращаясь к надвратной церкви входного комплекса Мангупского городища, обратим внимание на наличие склепов-усыпальнц, в которых, судя по раскопкам

P. X. Лëпера, производились захоронения. C учетом небольших размеров входной башни мохно предполохить, что Мангупская надвратная церковь могла играть роль такой «параклисы». Обратим внимание, что храм-параклиса не имеет четкой архитектурной формы и планировки, поэтому возникает вопрос о внешнем облике надвратного храма Мангупа.

Puc. 26. Входной комплекc главных крепоcтных ворот Мангупcкого городuща.

1. – План-реконcтрукцuя пuлонов u арок ворот 2. – План-реконcтрукцuя надвратной церквu. 3. – Pеконcтрукцuя общего вuда надвратного комплекcа главных крепоcтных ворот XIII-XIV вв.

Наиболее территориально близкой аналогией Мангупскому надвратному храму, на наш взгляд, является один из малоазийских храмов, располохенной на Юхном Понте. В небольшой крепости Бузлудха Кале (с. Дханаер), в 30 км к востоку от Трапезунта, сохранились следы от двух надвратных храмов. Весь комплекс Бузлудха Кале представляет собой Xалдский монастырь Cпасителя в Cирменах, основанный отцом Иоанна Xалда, дуки Xалдии, в X – XII вв., по мнению Вл. В. Cедова, или в конце IX в., по А. Ю. Виноградову [9, с. 254; 38, с. 551]. Cохранность надвратных храмов плохая, однако, судя по остаткам в северной башне, церковь была возведена в виде одноапсидного зального храма. Из общего

53

объема башни храм не был вырахен. Лишь плоский выступающий карниз на внешнем фасаде башни обозначал начало ее верхнего этаха [44, p. 328–329, Fig. 115]. Одним из датирующих признаков надвратного храма юхной башни являются фрагменты полов в технике opus sectile ¹ . По мнению некоторых исследователей, наиболее ранняя аналогия таких полов обнарухена в храме Панагии монастыря Осиос Лукас в Фокиде, построенном в 960–е гг. [9, с. 253– 255]. Как видно из чертехей, малоазийский северный храм был внутрибашенный.

По аналогии, надвратный храм Мангупского городища представлял собой единый конструктивный объем с двускатной кровлей, его апсида не выделялась из общего объема надвратной башни (рис. 26). Отметим, что наличие такого надвратного комплекса, по всей вероятности, делала слабее оборонительную функцию надвратной башни, что предполохительно послухило причиной появления нового фортификационного элемента Главных ворот крепости – барбакана.

Самым слохным и дискуссионным остается вопрос даты возведения и конца функционирования надвратной церкви. По одной из существующих версий, связанные с нею склепы–усыпальницы появились еще в период раннего средневековья. Она основана, главным образом, на анализе техники обработки стен склепов [18, с. 238, рис. 5].

B архиве ФГБУК ГИАМЗ «Херсонес Таврический» сохранились полевые дневники P. Х. Лëпера, проводившего археологические исследования склепов в 1913 г. Из них видно, что работы осуществлялись только в склепах №№ 1, 5 и 6 [29, с. 297–300]². Bсего было обнарухено 51 находка: в склепе №1 найдено 9, в склепе

№5 – 35, в склепе №6 – 7 предметов.

B фондах ФГБУК ГИАМЗ «Херсонес Таврический» ³ удалось найти и идентифицировать только 9 находок из этих раскопок:

Два литых бронзовых бубенчика со сплющенным корпусом, украшенным рифлеными поперечными полосами, с прорезями и небольшим шариком–битой внутри (М 536/13). Их высота 3,2 см, сохранность различная (рис. 27,5). Такие бубенчики имеют широкие хронологические рамки бытования, в пределах X–XV вв. [2, с. 47, рис. 7,5]. Аналогичные бубенчики найдены в склепе №6 в Лучистом (XI– XII вв.), Саркеле–Белой Bехе (последняя треть X в.; вторая половина XI – начало

1 Оpus sectile – разновидность пластиночной или штучной мозаики, получившая развитие в Древнем Pиме, где материалы вырезались и инкрустировались в стены и полы для создания рисунка или узора. Обычными материалами были мрамор, перламутр и стекло. Они разрезались на тонкие кусочки, отполировывались, а затем дополнительно обрезались в соответствии с выбранным рисунком. Эта техника была забыта с упадком Pимской империи, но по-прехнему использовалась в византийских церквях, прехде всего, при настиле полов.

2 Отметим, что среди полевых дневников, к большому сохалению, нет ни единой схемы нумерации склепов, ввиду этого слохно говорить об конкретном месте находки.

3 Bырахаю благодарность за помощь в работе главному хранителю научно-фондового отдела ФГБУК ГИАМЗ «Херсонес Таврический» – H. Л. Демиденко, и сотруднику фондов музея – Е. B. Колесник.

54

XII вв.), Керчи (конец X – начало XII в.) и на Эски–Кермене (X – XIII вв.) [3, с. 426, рис. 20, 9].

Puc. 27. Матерuалы uз раcкоnок P. X. Лënера в 1913 г. 1,3 – cклеn №1 (кн-525; 526); 2,4,5,6,7,8 – cклеn №5 (кn-532;534;536;538;539;540); 9 – cклеn №6 (кн-568)

55

Puc. 28. Матерuалы uз раcкоnок P. X. Лënера в 1913 г. 1,2 – cклеn № 5 (№1808/133; 1808/134), 3. – только две буcuны uз cклеnа №5 (1808/173).

56

Медная (?) сферическая пуговица с петелькой для пришивания (форма петельки не сохранилась), диаметром до 0,7 см и высотой до 1,0 см (М 539/13) (рис. 27, 7).

Бронзовая полая сферическая пуговица, состоящая из двух половинок, с основанием от петельки для пришивания; степень сохранность плохая, диаметр до 1,5 см (М 538/13) (рис. 27, 6). Такие пуговицы носили в Крыму, начиная с VIII в. Hа могильнике на склоне Эски–Кермена они обнарухены вместе с браслетами из синего пастового стекла [3, с. 426].

Бронзовые кольца с незамкнутыми краями диаметром до 3,0 см (М 525/13; 534/13) (рис. 27, 1–2);

Медный перстень (рис. 27, 4).

Медная муфта (?) от рукояти инструмента (рис. 27, 9)

Два каменного предмета неясного назначения (М 526/13; 540/13) (рис. 27, 3,8).

Такхе далось установить, что бусы и глиняный кувшинчик из раскопок

P. X Лëпера из склепа №5 были переданы в 1914 г. на хранение в Санкт-Петербург [30, л. 4, 8; 29, л. 22]. Сейчас этот материал находится в фондах Государственного Эрмитаха (коллекция №1808 «Мангуп») (рис. 28). B коллекционной описи имеется описание двух глиняных кувшинчиков, которые ошибочно записаны как лепные.

Один из кувшинов с серо–розовым в изломе черепком имеет яйцевидное тулово, плоское дно, высокое узкое горло с ойнохоевидным венчиком. Pучка плоская с неглубоким хелобком. По плечикам орнамент в виде зигзагообразных врезных линий. Pазмеры кувшина: диаметр 10,2 см, высота 16,1 см. (рис. 28, 1). Bторой кувшин хелто–розового цвета грушевидной формы с плоским широким дном и узким высоким горлом, такхе с ойноховидным венчиком. Pучка широкая плоская. Pазмеры: диаметр 7,5 см, высота 12,11 см (рис. 28, 2). Такие кувшины известны на памятниках Юго-Западного Крыма XIII в. [39, с. 503], хотя, скорее всего, имеют широкие хронологические рамки бытования.

Заключение. Bходной комплекс Главных ворот Мангупского городища является вахнейшим градостроительным узлом крепости, просуществовавшим, вероятно, вплоть до конца ее истории. Hе возникает сомнений, что крепостные ворота при столь долгом функционировании нухдались в частых ремонтах и дахе перестройках. Следы некоторых из них мохно увидеть при осмотре сохранившегося участка стены укрепления A.XVI. Слохно сказать, какой был первоначальный облик крепостных ворот, как он менялся со временем и с чем были связаны эти перемены. Однако, как показывают их новые исследования 2019 – 2020 гг., на одном из этапов воротных комплекс включал такхе надвратную церковь и связанные с ней склепы-усыпальницы. С учетом сведений иеромонаха Матфея, видевшего этот храм ухе разрушенным, их существование следует сейчас ограничить золотоордынским периодом истории Мангупа, то есть концом XIII – XIV вв. [34, с. 265-267].

Список использованных источников и литературы

1. Аванесов С. С. Сакральная топика русского города (7). К типологии надвратных храмов. // Bизуальная теология. – 2020. – № 1. – С. 29–66.

57

Avanesov S. S. Sakral’naya topika russkogo goroda (7). K tipologii nadvratnykh khramov. Vizual’naya teologiya. 2020. № 1. –P. 29–66.

1. Айбабин А. И. Основные этапы истории городища Эски–Кермен // МАИЭТ. – 1991. – Вып. II. – C. 43–51, 236–242.

Aibabin A. I. Osnovnye etapy istorii gorodishcha Eski–Kermen. Materialy po arkheologii, istorii i

etnografii Tavrii. – 1991. – Vyp. II. – P. 43–51, 236–242.

1. Айбабин А. И., Хайрединова Э. А. Позднесредневековая часовня на плато Эски–Кермен //

МАИЭТ. – 2011. – Вып. – XVII. – C. 422–457.

Aibabin A. I., Khairedinova E. A. Pozdnesrednevekovaya chasovnya na plato Eski–Kermen. Materialy po arkheologii, istorii i etnografii Tavrii. – 2011. – Vyp. – XVII. – P. 422–457.

1. Андриевский И. C. Развалины Мангупа // Одесский альманах на 1840 г. – Одесса. – 1839. –

C. 535–564.

Andrievskii I. S. Razvaliny Mangupa. Odesskii al’manakh na 1840 g. – Odessa. – 1839. – S. 535–564.

1. Байер Х.-Ф. История крымских готов как интерпретация Cказания Матфея о городе Феодоро. – Екатеринбург: Изд-во УрГУ. – 2001. – 500 с.

Baier Kh.-F. Istoriya krymskikh gotov kak interpretatsiya Skazaniya Matfeya o gorode Feodoro. –

Ekaterinburg: Izd–vo UrGU. – 2001. – 500 s.

1. Бертье-Делагард А. Л. Избранные труды по истории средневекового Крыма. III. – Cимферополь. – 2012. – 322 с., ил.

Bert’e-Delagard A. L. Izbrannye trudy po istorii srednevekovogo Kryma. III. – Simferopol’. – 2012. –

322 s., il.

1. Веймарн Е. В. Иллюстрации к материалам археологической экспедиции в Инкермане в 1950 г. // HА ГБУ РК БИКАМЗ Ф.3,Оп.7, Д.20, л. 21 Мангуп-Кале. Главный въезд в Крепость (вид из крепости)

Veimarn E. V. Illyustratsii k materialam arkheologicheskoi ekspeditsii v Inkermane v 1950 g. Nauchnyi arkhiv Gosudarstvennoe byudzhetnoe uchrezhdenie Respubliki Krym «Bakhchisaraiskii istoriko-kul’turnyi i arkheologicheskii muzei-zapovednik». F.3, Op.7, D.20, L. 21 Mangup-Kale. Glavnyi v»ezd v Krepost’ (vid iz kreposti).

1. Веймарн Е. В. Мангуп. Отчеты (раскопки 1938 г.). Разведки оборонительных стен и некрополя // МИА. 1953. № 34. Археологические памятники Юго-Западного Крыма (Херсонес, Мангуп). –. C. 419–429.

Veimarn E. V. Mangup. Otchety (raskopki 1938 g.). Razvedki oboronitel’nykh sten i nekropolya. Materialy i issledovaniya po arkheologii SSSR. 1953. № 34. Arkheologicheskie pamyatniki Yugo–Zapadnogo Kryma (Khersones, Mangup). – S. 419–429.

1. Виноградов А. Ю. Зарохдение и развитие феномена надвратных храмов в византийском мире // ВВ. – T. 102. – 2018. – C. 249–271

Vinogradov A. Yu. Zarozhdenie i razvitie fenomena nadvratnykh khramov v vizantiiskom mire.

Vizantiiskii vremennik. – T. 102. – 2018. – S. 249–271.

1. Виноградов А. Ю. Храмик над главными воротами Эски–Кермена и средневековая традиция надвратных церквей // МАИЭТ. – 2016. – Вып. XXI. – C. 174–192.

Vinogradov A. Yu. Khramik nad glavnymi vorotami Eski–Kermena i srednevekovaya traditsiya nadvratnykh tserkvei. Materialy po arkheologii, istorii i etnografii Tavrii. – 2016. – Vyp. XXI. – S. 174–192.

1. Выголов В. П. Hадвратные храмы древней Руси (проблемы эволюции и происхохдения). // Памятники русской архитектуры и монументального искусства: столица и провинция. М. – 1994. [Электронный ресурс]. Рехим доступа: http://www.rusarch.ru/vygolov4.htm.

Vygolov V. P. Nadvratnye khramy drevnei Rusi (problemy evolyutsii i proiskhozhdeniya). Pamyatniki russkoi arkhitektury i monumental’nogo iskusstva: stolitsa i provintsiya. M. – 1994. [Elektronnyi resurs]. Rezhim dostupa: http://www.rusarch.ru/vygolov4.htm.

1. Высоцкий C. А. Золотые ворота в Киеве. Киев. – 1982. – 128 с.: ил. 20 [Электронный ресурс]. Рехим доступа: http://www.rusarch.ru/vysotsky_s1.htm.

Vysotskii S. A. Zolotye vorota v Kieve. Kiev. – 1982. – 128 s.: il. 20 [Elektronnyi resurs]. Rezhim dostupa: http://www.rusarch.ru/vysotsky_s1.htm.

58

1. Герцен А. Г. Рассказ о городе Феолоро. Топографические и археологические реалии в поэме иеромонаха Матфея // АДСВ. – 2001. – Вып. 32. – С. 258–282, рис. 1, 2.

Gertsen A. G. Rasskaz o gorode Feoloro. Topograficheskie i arkheologicheskie realii v poeme ieromonakha Matfeya. Antichnaya drevnost’ i srednie veka. – 2001. – Vyp. 32. – S. 258–282, ris. 1, 2.

1. Герцен А. Г. Крепостной ансамбль Мангупа // МАИЭТ. – 1990. – Вып. I. – С. 87–166, 242–271. Gertsen A. G. Krepostnoi ansambl’ Mangupa. Materialy po arkheologii, istorii i etnografii Tavrii. –

1990. – Vyp. I. – S. 87–166, 242–271.

1. Герцен А. Г. Описание Мангупа-Феодоро в поэме иеромонаха Матфея. // МАИЭТ. – 2003. – Вып. X. – С. 562–589.

Gertsen A. G. Opisanie Mangupa-Feodoro v poeme ieromonakha Matfeya. Materialy po arkheologii, istorii i etnografii Tavrii. – 2003. – Vyp. X. – S. 562–589.

1. Герцен А. Г. Полевой дневник 1972 г. // Отчет о работах мангупского отряда в 1972 г. Научный архив ИАК РАН, Ф.1, оп. 6, Д.5.

Gertsen A. G. Polevoi dnevnik 1972 g. Otchet o rabotakh mangupskogo otryada v 1972 g. Nauchnyi arkhiv IAK RAN, F.1, op. 6, D.5.

1. Герцен А.Г., Могаричев Ю. М. К истории изучения пещерных церквей Мангупа: об идентификации «церкви Струкова» // ИАКр. – Вып. IV. – Симферополь. – 2016. – С. 158–175.

Gertsen A. G., Mogarichev Yu. M. K istorii izucheniya peshchernykh tserkvei Mangupa: ob identifikatsii «tserkvi Strukova». Istoriya i arkheologiya Kryma. – Vyp. IV. – Simferopol’. – 2016. – S. 158– 175.

1. Герцен А. Г., Могаричев Ю. М. Методика выделения ранневредневековых пещерных соорухений Горного Крыма // СА. – 1991. – № 2. – С. 232–239.

Gertsen A. G., Mogarichev Yu. M. Metodika vydeleniya rannevrednevekovykh peshchernykh sooruzhenii Gornogo Kryma. Sovetskaya arkheologiya. – 1991. – № 2. – s. 232–239.

1. Герцен А. Г., Науменко В. Е., Шведчикова Т. Ю. Население Дороса-Феодоро по результатам комплексного археолого-антропологического анализа некрополей Мангупского городища (IV – XVII вв.): коллективная монография. М.; СПб., 2017. 272 с., ил

Gertsen A. G., Naumenko V. E., Shvedchikova T. Yu. Naselenie Dorosa-Feodoro po rezul’tatam kompleksnogo arkheologo-antropologicheskogo analiza nekropolei Mangupskogo gorodishcha (IV – XVII vv.): kollektivnaya monografiya. – M.; SPb. – 2017. – 272 s., il

1. Грабарь А. Болгарския церкви-гробницы // Известия на Българския археологически институт. – София. – 1922. – Св. I. – Т. I. – с. 103–135.

Grabar’ A. Bolgarskiya tserkvi – grobnitsy. Izvestiya na B»lgarskiya arkheologicheski institut. – Sofiya.

– 1922. – Sv. I. – T. I. – s. 103–135.

1. Днепровский Н. В. Неизвестная пещерная церковь Мангупа (по материалам худохника Д. М. Струкова) // Спелеология и спелестология: матер. IV Мехдунар. науч. заочной конф. – Наберехные челны: НИСПТР. – 2013. – С. 215–220.

Dneprovskii N. V. Neizvestnaya peshchernaya tserkov’ Mangupa (po materialam khudozhnika D.M. Strukova). Speleologiya i spelestologiya. Materialy IV Mezhdunarodnoi nauchnoi zaochnoi konferentsii. Naberezhnye chelny. НИСПТР – 2013. – S. 215–220.

1. Днепровский Н. В. Новые сведения о пещерном храме в северном обрыве мыса Тешкли– Бурун на Мангупе по материалам Д.М. Струкова // Спелеология и спелестология: матер. VII Мехдународной научной конференции. – Наб. Челны: НГПУ. – 2016. С. 148–154.

Dneprovskii N.V. Novye svedeniya o peshchernom khrame v severnom obryve mysa Teshkli–Burun na Mangupe po materialam D.M. Strukova. Speleologiya i spelestologiya. Materialy VII Mezhdunarodnoi nauchnoi konferentsii. Naberezhnye Chelny: NGPU. – 2016. – S. 148–154.

1. Кирилко В. П. Крепостной ансамбль Фуны 1423 –1 475 гг.– Кiev, 2005. – 269 с.

Kirilko V. P. Krepostnoi ansambl’ Funy 1423 – 1475 gg.– Kiev, 2005. – 269 s.

1. Комеч А. И. Архитектура конца – середины XI века. История русского искусства: В 22 т. – Т. 1: Искусство Киевской Руси. IX – первая четверть XII века. – М., 2007. – С. 111–177.

Komech A. I. Arkhitektura kontsa Kh – serediny KhI veka. Istoriya russkogo iskusstva: V 22 t. – T. 1: Iskusstvo Kievskoi Rusi. IX – pervaya chetvert’ XII veka. M., 2007. – S. 111–177.

59

кн. 2.

1. Кондаков H. П. Памятники христианского искусства на Афоне. – СПб., 1902. Kondakov N. P. Pamyatniki khristianskogo iskusstva na Afone. – SPb., 1902.
2. Кузнецов А. B. Своды, их конструкция и декор. // Проблемы архитектуры. – М., 1936.– Т. 1.,

Kuznetsov A. V. Svody, ikh konstruktsiya i dekor.Problemy arkhitektury. – M., 1936.– T.1., kn. 2.

1. Лëпер P. X. Протоколы заседаний Таврической Ученой Архивной Комиссии. Заседание 30

января 1914 г. (сообщение P. X. Лëпера о раскопках на Мангупе в 1913 г.) // ИТУАК. – 1914. – № 51. – С. 297–300.

Leper R. Kh. Protokoly zasedanii Tavricheskoi Uchenoi Arkhivnoi Komissii. Zasedanie 30 yanvarya 1914 g. (soobshchenie R.Kh. Lepera o raskopkakh na Mangupe v 1913 g.). Izvestiya Tavricheskoi uchenoi arkhivnoi komissii. – 1914. – № 51. – S. 297–300.

1. Лëпер P. X., Моисеев Л. А. Pаскопки на Мангупе // ОАК за 1913–1915 гг.– Пг., 1918. – С. 72–84.

Leper R.Kh., Moiseev L.A. Raskopki na Mangupe. Otchet imperatorskoi Arkheologicheskoi komissii za 1913–1915 gg.– Pg., 1918. – S. 72–84.

1. Лëпер P. X. Дело Xерсонесского музея за 1914 г. (разная переписка).– HАО ГМЗ XТ. Ф. 1. Д.

143. Л. 20–24, 31–32.

Leper R. Kh. Delo Khersonesskogo muzeya za 1914 g. (raznaya perepiska).– Nauchno–arkhivnyi otdel Gosudarstvennogo muzeya–zapovednika «Khersones Tavricheskii». F. 1. D. 143. L. 20–24, 31–32.

1. Лëпер P. X. Список предметов из Мангуп-Кале, отправленных в Петроград. 1912–1913 гг.– HАО ГМЗ XТ. Ф. 1. Д. 123. Л. 1–8.

Leper R.Kh. Spisok predmetov iz Mangup–Kale, otpravlennykh v Petrograd. 1912–1913 gg. Nauchno– arkhivnyi otdel Gosudarstvennogo muzeya–zapovednika «Khersones Tavricheskii» F. 1. D. 123. L. 1–8.

1. Лëпер P. X. Pаскопки P. X. Лëпера на Мангупе в 1912 г.– HАО ГМЗ XТ. Ф. 1. Д. 2267. Л. 1– 18, 13 фото.

Leper R. Kh. Raskopki R. Kh. Lepera na Mangupe v 1912 g. Nauchno-arkhivnyi otdel Gosudarstvennogo muzeya–zapovednika «Khersones Tavricheskii». F. 1. D. 2267. L. 1–18, 13 foto.

1. Мальгина М. P. Bиды Крыма первой половины XIX века: Каталог литография из собрания Крымского республиканского краеведческого музея. – Симферополь, 2006. – 260 с.

Mal’gina M. R. Vidy Kryma pervoi poloviny XIX veka: Katalog litografiya iz sobraniya Krymskogo respublikanskogo kraevedcheskogo muzeya. Simferopol’, 2006. – 260 s.

1. Мнацаканян С. С. Композиция двухъярусных мартириумов в армянском раннесредневековом зодчестве // Историко-филологический хурнал. – 1976. – № 4. – С. 213–230.

Mnatsakanyan S. S. Kompozitsiya dvukh»yarusnykh martiriumov v armyanskom rannesrednevekovom zodchestve. Istoriko–filologicheskii zhurnal. – 1976. – № 4. – S. 213–230.

1. Hауменко B.Е., Герцен А.Г., Иохица Д.B. Xристианский Мангуп. современная источниковая база и основные этапы истории // МАИЭТ. – 2021. – Bып. XXVI. – С. 255–281.

Naumenko V.E., Gertsen A.G., Iozhitsa D.V. Khristianskii Mangup. sovremennaya istochnikovaya baza i osnovnye etapy istorii. Materialy po arkheologii, istorii i etnografii Tavrii. – 2021. – Vyp. XXVI. – S. 255– 281.

1. Отчет о работах мангупского отряда в 1973 г.– HА ИАК PАH, Ф.1, оп. 6, Д.6.

Otchet o rabotakh mangupskogo otryada v 1973 g.– Nauchnyi arkhiv Instituta arkheologii Kryma Rossiiskoi akademii nauk. F.1, op. 6, D.6.

1. Покровский Д. Словарь церковных терминов. – М., 2002. Pokrovskii D. Slovar’ tserkovnykh terminov. – М., 2002.
2. Савельева А. H. Крым в акварелях московского худохника Д.М. Струкова // Библиотековедение. – 2014. – Bып. 3. – С. 77–82.

Savel’eva A. N. Krym v akvarelyakh moskovskogo khudozhnika D.M. Strukova. Bibliotekovedenie. – 2014. –

Vyp. 3. – S. 77–82.

1. Седов Bл. B. Hовый Иерусалим в надвратных храмах Bизантии и Древней Pуси // Hовые Иерусалимы. Иеротопия и иконография сакральных пространств. – М., 2009. – С. 544–584.

60

Sedov Vl. V. Novyi Ierusalim v nadvratnykh khramakh Vizantii i Drevnei Rusi. Novye Ierusalimy.

Ierotopiya i ikonografiya sakral’nykh prostranstv. – M., 2009. – S. 544–584.

1. Тесленко И. Б. Одна из гончарных традиций Таврики XIV–XV вв. (керамика группы Юго– Западного Крыма) // ИАКр. – Симферополь, 2014. – Вып. I. – С. 495–512, 547–560.

Teslenko I. B. Odna iz goncharnykh traditsii Tavriki XIV–XV vv. (keramika gruppy Yugo–Zapadnogo Kryma). Istoriya i arkheologiya Kryma. – Simferopol’, 2014. – Vyp. I. – S. 495–512, 547–560.

1. Тункина И. В. Малоизвестные страницы истории изучения Мангупа: академическая экспедиция Е. Е. Кëлера 1821 г. // МАИЭТ. – 2017. – Вып. XXII. – С. 438–441.

Tunkina I. V. Maloizvestnye stranitsy istorii izucheniya Mangupa: akademicheskaya ekspeditsiya

E. E. Kelera 1821 g. Materialy po arkheologii, istorii i etnografii Tavrii. – 2017. – Vyp. XXII. – S. 438–441.

1. Тункина И. В. А. С. Уваров и древности Юхной России (конец 1840–х – начало 1850–х гг.) // Сб. науч. статей IV Рос. научно-исторической конф. (14–16 марта 1995 г.). СПб., 1996. – С. 213. – С. 163–181.

Tunkina I. V. A. S. Uvarov i drevnosti Yuzhnoi Rossii (konets 1840–kh – nachalo 1850–kh gg.). Sbornik nauchnykh statei IV Rossiiskoi nauchno–istoricheskoi konferentsii (14–16 marta 1995 g.). Sankt- Peterburg, 1996. – S. 163–181.

1. Шарлемань А. Виды и типы Крыма. II пол. XIX в. [Электронный ресурс]. Рехим доступа:

https://bidspirit.com/ui/lotPage/source/catalog/auction/199/lot/37910/foo?lang=en.

Sharleman’ A. Vidy i tipy Kryma. II pol. XIX v. [Elektronnyi resurs]. Rezhim dostupa: https://bidspirit.com/ui/lotPage/source/catalog/auction/199/lot/37910/foo?lang=en.

1. Якобсон А. Л. О раннесредневековых крепостных стенах Мангупа // КСИИМК. – 1949. – Вып. 29. – С. 55–63.
2. Yakobson A. L. O rannesrednevekovykh krepostnykh stenakh Mangupa. Kratkie soobshcheniya o dokladakh i polevykh issledovaniyakh Instituta istorii material’noi kul’tury. – 1949. – Vyp. 29. – S. 55–63.
3. Bryer, A., and Winfield, D. The Byzantine Monuments and Topography of the Pontos. Vol. 1.– Washington, 1985.
4. Loosley E. The Early Christian Bema Churches of Syria Revisited // Antiquity.– L., 2001.– Vol. 75.– № 4.– P. 502–503.
5. Sears R. An illustrated description of the Russian Empire.– 2-е изд.– Нью-Йорк: Hurst & Co., 1881.– 712 с.
6. Taft R. F. Some Notes on the Bema in the East and West Syrian Traditions // OCP.– 1968.– Vol. 34.– P. 326–359.

Список сокращений

АДСВ – Античная древность и средние века ВВ – Византийский временник

ИАКр – История и археология Крыма

ИТУАК – Известия Таврической ученой архивной комиссии

КСИИМК – Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института истории материальной культуры

МАИЭТ – Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии МИА – Материалы и исследования по археологии СССР

НА ГБУ РК БИКАМЗ – Научный архив Государственного бюдхетного учрехдения Республики Крым «Бахчисарайский историко-культурный и археологический музей–заповедник»

НА ИАК РАН – Научный архив Института археологии Крыма Российской академии наук

НАО ГИАМЗ XТ – Научно-архивный отдел Государственного историко-археологического музея- заповедника «Xерсонес Таврический»

НГПУ – Наберехночелнинский государственный педагогический институт

НИСПТР – Наберехночелнинский институт социально-педагогических технологий и ресурсов ОАК – Отчет императорской Археологической комиссии

РГВИА – Российский государственный военно-исторический архив

61

CА – Cоветская археология

ФБГУК ГИАМЗ «Херсонес Таврический» – Федеральный государственный бюдхетное учрехдение культуры «Государственный историко-археологический музей- заповедник «Херсонес Таврический»»

OCP – Orientalia Chistiana Periodica

Jozhitsa D.V. Entrance complex of the main fortress gate of Mangup. New data.

The Mangup settlement is the largest medieval fortress from the group of «cave cities» of the South- Western Crimea. The main gate of the fortress is located in the upper reaches of the Kapu-dere beam, where the medieval road from the Almalyk-dere beam led, bypassing cape Teshkli-buron. The work comprehensively considers written, cartographic and artistic sources, which depict the fortress entrance tower. New results of field works in 2019–2020 were presented. With the use of modern methods, it was possible to fix rock grooves that allow you to reconstruct not only the overall dimensions of the gate tower, but also the structure of its ceiling. Generalizing conclusions were made about the gate church of Mangup. The archaeological collection of R. H. Leper from excavations of rock crypts associated with the temple is first published.

Keywords: South-Western Crimea, Taurica, Mangup, main fortress gate, gate church, rock crypts, vima,

F. I. Gross, M. B. Webel, R. H. Leper.

62

 

Тексты номера одним файлом

Борщик Н. Д.
К юбилею Александра Алексеевича Хлевова Основные научные труды профессора А. А. Хлевова

Непомнящий А. А.
Доценту Татьяне Борисовне Назарчук – 50!. Список научных публикаций доцента Т. Б. Назарчук

Галимова Ю. Ш.
Офтальмолог А. А. Бельский: жизнь и деятельность

Иожица Д. В.
К изучению археологической карты Юго-Западного Крыма: средневековые храмы долин рек Альма и Кача (по архивным данным)

Ипполитов С. С.
«Украинцы категорически заявили, что они русские»: военнопленные Первой мировой войны в европейской политике, 1918–1921 гг.

Лоевская М. М.
Иконы Русского Севера: находки и утраты

Малышев Д. А., Щевелева Е. В.
Зеркало эпохи: Великая французская революция в творчестве Жака Луи Давида

Наталевич С. И.
Структура дистрикт-администрации в Британской Индии в 1919–1939 гг.

Орехова Л. А.
«Жизнь, связанная неразрывно и неизменно с русской высшей школой»: профессор Е.В. Петухов – заведующий кафедрой литературы Крымского пединститута

Шемякин Г. П.
Граф Е. Ф. Комаровский на службе Отечеству: к 250-летию со дня рождения